24.Встреча с Николаем Дубровиным.

Днём мне удалось преодолеть протоку, в которой уже когда-то плавал, перейти небольшое, но довольно грязное болотце, и достичь заброшенной делянки недалеко от деревни Финдиряево. Там я остано-вился в ожидании темноты, так как до Тубосса предстояло ещё идти километров пять проезжей дорогой. Погода тогда стояла холодная и, хотя выпавший в начале мая снег растаял, температура была не выше трёх градусов тепла.
Ночью я благополучно добрался до Тубосса и ещё на день остал-ся наблюдать за селом на предмет присутствия в нём ментов и засад.
Напротив села находится огромное озеро, на которое каждые вы-ходные приезжали рыбаки из Вышнего Волочка и даже из Москвы и Санкт-Петербурга. А с тыльной стороны села стоит Верхнее озеро, где до недавнего времени разводили карпа. Осенью воду из него спускали для сбора урожая рыбы. На территории Верхнего озера также распола-гался птичий заповедник и охотничье хозяйство, знаменитое своей утиной охотой. В сентябре с начала открытия охотничьего сезона туда съезжались многочисленные охотники попить водки и пострелять из ружей. Стрельба иногда была такая плотная, что можно было поду-мать что идёт небольшой бой.
Весь день я просидел недалеко от Верхнего озера, наблюдая за окружающей обстановкой и прислушиваясь к доносящимся из села звукам. Не заметив ничего подозрительного, ночью я подобрался к Колиному дому, находящемуся в центре села, обошёл его двор, но войти так и не решился, боясь что дома могут находиться дети. Обой-дя всё кругом, я не нашёл более удобного места для укрытия как на чердаке сарая его соседа Василия, - полу спившегося мужика. Вася жил один и из-за неимения своего хозяйства за еду подрабатывал у Николая, вычищая его коровник или возделывая огород. Когда Вася напивался то частенько в разговоре с Николаем начинал богохульст-вовать, чем сильно задевал его за живое. Но ко мне Василий относился с большим уважением, и хотя был старше меня, однако всегда называл меня по имени отчеству Сан Саныч.
В сарае у Васи стояла Колина кобыла, а на чердаке хранилось се-но, на котором я улёгся возле маленького окошка, выходящего на ого-род. Утром Николай должен был выйти работать и в это время я наде-ялся потихоньку окликнуть его.
Всю ночь в доме Василия была мёртвая тишина, а рано утром по хозяйству стали ходить какие-то две незнакомые мне женщины, веро-ятно, его родственницы. Пришлось затаиться, чтобы случайно не вы-дать себя. "Лишь бы за сеном не полезли", - подумал я тогда.
Часов в шесть утра в огород вышел Коля и ручной бетономешал-кой стал месить бетон для фундамента своего нового сарая. Щебень для строительства он принёс от храма Николая Чудотворца, куда я привозил его для ведения восстановительных работ. Я продолжал вес-ти наблюдение, чтобы выяснить, не находятся ли дома его ребята. Но кроме соседа Василия ему в работе никто не помогал. Часа через два Василий куда-то удалился, а Николай зашёл в сарай и вывел лошадь. Затем он опять вошёл и когда собирался выходить, я привстал из сво-его укрытия и тихонько окликнул его:
- Николай. -
Он поднял голову и, увидев меня, широко открыл рот ничего не отве-чая.
- Ты чего, не узнаёшь что ли меня? - обескураженный его молча-нием переспросил я его.
Тогда он быстро залез ко мне по лестнице и спросил:
- Тебя никто не видел? -
- Нет. -
- Тогда сиди тихо. К Ваське родственники приехали, смотри что-бы они тебя не заметили. Потом поговорим. -
Прикрыв меня сенцом, он также быстро слез с чердака и удалился.
Примерно через полчаса, окликнув меня, он бросил мне в окошко записку. По мере её прочтения я всё больше терял терпение и самооб-ладание. Смысл её заключался в том, что я, мол, сделал большую ошибку, взяв на себя самозвано право убивать людей. Поэтому мне для искупления греха необходимо сдаться властям. И он, Николай, го-тов немедленно выступить посредником в этом деле, став гарантом моей жизни. Записка заканчивалась словами: благими намерениями вымощена дорога в ад.
Год назад Коля провёл в дом телефон и я испугался что он не-медленно осуществит свою угрозу. Дело в том, что в Тубосс, окру-жённый озёрами и болотами, вела всего одна дорога, и позвони он в милицию, то я никак не успевал бы выйти из этой западни. Чего-чего, а такого приёма я от него никак не ожидал.
Меня охватило нетерпение, чтобы объясниться по поводу напи-санного им. Но он как специально больше не подходил. Тогда пренеб-регая безопасностью, я слез с чердака и побежал к нему в дом. Хорошо что в это время во дворе никого не было и меня никто не заметил. В доме также было пусто и из коридора по лестнице я залез на чердак, отделанный его ребятами под жилую комнату. Дождавшись когда Ко-ля придёт, я окликнул его, он влез ко мне и сел рядом.
- Ты уже позвонил в милицию? - сразу же спросил я его.
- Нет ещё, - без запинки в голосе и с загадочной улыбкой на лице ответил он, - но собираюсь. -
- И когда ты думаешь звонить? -
- Да сейчас, примерно через пару часиков. Наконец-то ты , Сань, сделал ошибку, - сказал он с ехидством в голосе.
- Коль, а я никаких ошибок не делал и от своего поступка не от-рекаюсь. -
- Но ты убил людей, у них дети сиротами остались. Ты взял на себя роль судьи и своим поступком осудил всех нас, хотя никто тебе такого права не давал и благословения ты ни у кого не получал. -
- Сейчас, Коль, война идёт, а на войне случается что и убивают. Если ты меня выдашь ментам, то меня тоже убьют. -
- Да брось ты, Сань, это всё в твоём мозгу. Не бойся никто тебя не убьёт, - начал он меня склонять к сдаче. - Не ты первый такой, по-сидишь лет пятнадцать в тюрьме, подумаешь. -
- Ты рассчитываешь на то, что эта власть ещё пятнадцать лет продержится? -
- Конечно, что было то и будет, ничего не изменится. - Коля пытался меня привести к раскаянию, грубо при этом давя и запу-гивая, и мне ничего не оставалось делать как, скрывая свой страх, твёрдо держаться своей позиции. Наша дискуссия больше походила на игру нервов и продолжалась больше часа. Наконец когда Николай понял, что сломить ему меня не удастся, он как-то сразу сник и, опус-тив голову, произнёс: - Мне страшно. -
Чтобы его успокоить я обнял его за плечи, - по его телу катила мелкая дрожь. С огромной неопрятной бородой, одетый в старую сол-датскую шинель и рваные валенки, сейчас он был похож на киношно-го предателя, выдавшего односельчанина немцам и пойманного пар-тизанами.
- Не бойся, Коль, всё нормально, - постучал я его по спине. - Те-бя когда менты арестовывали били? -
- Да, - мотнул он головой.
- Сильно? -
Он ещё раз кивнул. Чувствовалось, что те десять суток ареста ему дались нелегко.
Наконец он догадался спросить меня:
- Ты есть хочешь? -
В былые времена, когда я оказывал ему помощь, он без разговоров при моём появлении бежал доставать угощения и ставить чайник на стол, хотя тогда я особо в этом и не нуждался. Но после таких речей его хлеб мне в горло всё равно бы не полез.
- Нет, спасибо, Коль, не хочу, - соврал я. - У меня с собой про-дукты взяты. Ты не переживай, Коль, как стемнеет я уйду, - успокоил я его.
Разговор состоялся и он спустился с чердака и пошёл работать у себя по хозяйству.
До наступления темноты оставалось ещё много времени и я стал наблюдать за тем, что происходит в селе. Одно окно чердака выходило на огороды и Верхнее озеро, где с утра до вечера летали гогоча чайки, а другое на единственную улицу села.
Колины соседи через дорогу дед с бабкой сначала пахали лоша-дью огород. Потом к ним пришёл местный паренёк пьяница, вероятно, купить самогона. Бабка сходила в дом, вынесла пол-литра и долго че-рез забор с ним беседовала. В селе жило-то не больше двадцати пяти человек и несмотря на это в нём присутствовали все мерзкие пороки, присущие большому обществу.
Потом послышался шум в небе и на малой высоте пролетел воен-ный вертолёт. Сколько до этого я не бывал в Тубоссе, но винтокрылую машину здесь увидел впервые. Ближайшая вертолётная часть находи-лась под Торжком в 150 километрах от Тубосса и залететь сюда он мог не иначе как выполняя спецзадание, скорее всего поисковое, так как в округе уничтожать ПТУРами было нечего.
Часа в четыре вечера со стороны Боровно прикатил УАЗик и ос-тановился у дома напротив наискосок, где жили отец с сыном лесники. Из машины вылезли Миша Феоктистов и ещё один неизвестный мне охотник. Охотничий сезон ещё не начался, но Мишка - золотая ручка и его товарищ были экипированы как надо и в своих руках держали по охотничьей двустволке. На охоте, Миша Феоктистов в центре.
Поначалу они таскали какие-то ящики, а потом долго разговари-вали на улице с местными жителями, при этом иногда громко смеясь . Подошёл к ним пьяный паренёк, купивший у бабки бутылку самогона и, Миша, обладая большой физической силой, стал над ним потешать-ся. По его виду можно было понять что он никуда не спешит. Особо пришлось мне поволноваться, когда к их болтливой компании присое-динился Николай. То, что Миша крутился возле моих родственников и знакомых было неспроста, и это смог бы понять даже очень наивный человек.
Часов в десять, наконец, они решили уезжать, но забарахлила машина и, ещё целый час, подняв капот, они ковырялись в моторе.
Полдвенадцатого начало темнеть и Николай снова залез ко мне на чердак.
- Ну чего, Сань, тебе пора, уже стемнело. -
- Да, Коль, сейчас ухожу. У меня к тебе просьба. Я у Васьки в са-рае оставил пакеты с едой, слазий пожалуйста забери их. -
Мы спустились вниз и через несколько минут он вернулся с мои-ми пакетами. Одного пакета не хватило и мне пришлось самому схо-дить за ним. Раньше при прощании Николай обнимал меня и трое-кратно по народному обычаю целовал. Теперь ему явно этого делать не хотелось.
- Ты же ещё так долго бегать можешь, - вдруг подосадовал он.
- Не переживай придёт время сдамся. Только я предпочёл бы в бою погибнуть, а не в застенках. -
- Сань, а ты знаешь, - не унимался Николай, - тебя мои соседи видели. Они лазили на чердак за сеном и нашли твои вещи. Я их с тру-дом еле уговорил пока не звонить в милицию. Но они позвонят, так как за тебя назначили премию в 20 тысяч рублей, а им деньги нужны. - Я понял что он врёт и к чему клонит, и сказал ему: - Если ты меня не выдашь, то меня никто не выдаст. -
Он сразу же осёкся.
- И всё-таки я тебе даю четыре часа, чтобы ты ушёл отсюда, а по-том позвоню. -
- Не делай, Коль, глупостей, не надо. -
На таких интонациях мы с ним и расстались.
Я понимал, что он блефует, так как ему не удалось принудить меня к раскаянию. Но всё же следующие два дня я был особенно вни-мательным к засадам, соблюдал осторожность, подолгу прислушивал-ся к подозрительным звукам. Не заметив ничего подозрительного, че-рез два дня я снова ушёл в Бологовский район и начал откровенно за-тягивать время, надеясь на притупление бдительности у ментов.


С двадцатого мая на смену холоду резко пришла жара. А вместе с ней появились и насекомые: комары, слепни и оводы. Причём насеко-мые причиняли гораздо больше неудобств чем непогода. Теперь для того, чтобы уснуть приходилось накрываться с головой, так как кома-ры проникали даже через маленькую щелку и к утру незащищённое место распухало от укусов. А когда я выходил из тенистого места на солнце, то начинали одолевать слепни, от которых не спасала даже толстая одежда. И те, и другие основательно надоедали своим злоб-ным писком и жужжанием.
От скуки я ловил слепней, обрывал им крылышки и сажал в му-равейник, наблюдая как дружно муравьи расправляются с не прошен-ными гостями. Через полчаса от крылатого кровососа оставались только лапки, крылышки и скорлупка пустого брюшка.
В те дни мне впервые "посчастливилось" познакомится с энце-фалитными клещами. Одного клеща я нашёл у себя в паху, второго под мышкой. Выковырить их из тела у меня не получилось, так как они уже довольно глубоко успели вгрызцся. Когда я начинал тянуть их за налитые кровью жопки, то они обрывались, а сами клещи оста-вались в теле. Пришлось мне немного покомплексовать и по поводу возможного заражения энцефалитом. Всего клещи меня кусали четыре раза, но находил я их на своей одежде или на окружающих предметах по несколько штук каждый день и такое их количество тоже подталки-вало меня к скорейшему выходу из леса.


25.Встреча с женой.

Для этого я вновь решил восстановить потерянную связь с родст-венниками, чтобы взять у них денег и нормальную летнюю одежду. Выходить намеревался в сторону Москвы, но конкретного плана дей-ствий у меня не было, так как я на знал всех обстоятельств, сложив-шихся вокруг моих знакомых и родственников.
Самым подходящим днём для выхода из леса была пятница, - в предвыходной день все расслаблялись и готовились к поездкам на да-чи и огороды. Поэтому в ночь с 3 на 4 июня я направился к дому сво-его тестя. В эти последние дни нахождения в лесу мне приходилось соблюдать особую предосторожность, чтобы случайно не засветиться. Населённые пункты и дороги я проходил только ночью, а в светлое время суток передвигался по лесу.
С наступлением жары трава настолько сильно отросла, что в не-которых местах на просеке она была выше моего роста. Ночью же вы-падала обильная холодная роса и стоило мне немного пройти по ней как весь с головы до ног я становился мокрый. Мало того, через каж-дые десять шагов водой до краёв наполнялись мои сапоги и приходи-лось останавливаться и выливать её на землю, чтобы своей тяжестью она не разувала меня. Для борьбы с росой я сделал из полиэтилена се-бе длинный фартук от плеч до подошвы ног, и только одев его, можно было хоть как-то передвигаться сквозь гигантские травяные заросли.
Добравшись до места где начинался поворот к дому моего тестя, я на день остановился под ЛЭП, где решил отогреться на тёплом сол-нышке и дождаться темноты, чтобы идти дальше. Днём же запалила такая жара, что я буквально не знал куда от неё спрятаться, - раздеться я не мог, так как одолевали слепни, а уйти в прохладу леса тоже не имел возможности, - там на меня налетали целые тучи комаров. Так без сна и без отдыха я промаялся несколько часов.
День стоял абсолютно безоблачный, солнце давно уже вышло из-за деревьев и находилось почти над моей головой. Часа в два дня я случайно взглянул на него и увидел необычное явление, - вокруг солнца было три радуги. Одна радуга находилась над солнцем, а две другие на равном расстоянии обрамляли его справа и слева.
Наука нам говорит, что радуга есть ничто иное как спектральное разложение солнечного света при прохождении его через водяную пыль, находящуюся в атмосфере. Но в данном случае ни водяной пы-ли, ни даже единого облачка на чистом голубом небе я не наблюдал, и поэтому под это явление научное объяснение подходить не могло.
Удивлённый увиденным, я подолгу смотрел на небо и пытался понять мистическое значение чуда. Однако вокруг меня находилась всё та же враждебная мне природа, которая не давала возможности па-рить моему воображению. Со временем радуга стала терять свою яр-кость и часа через три она окончательно растворилась в небесной го-лубизне.
Когда немного стемнело, я вышел на край поля своего тестя. На-ступало время летнего солнцестояния и на нашей широте ночь уже длилась недолго, где-то с пол двенадцатого до пол третьего, и то если вечерний полумрак можно было назвать ночью. Часа два я бродил вдоль леса и вслушивался в ночные звуки. В кустах крякали, охали и свистели прилетевшие на гнездовья перелётные дикие птицы. Обильно выпавшая роса заставляла при движении меня искать такие места, где трава была не очень высокой, чтобы не залить водой свои сапоги. Ну и, конечно, тучи комаров ни одного мгновения не давали покоя моим рукам, - от сплошных укусов шея у меня растолстела и перестала по-мещаться в ладонь. В таких природных условиях засада была малове-роятна, но всё-таки продвигался я с большой осторожностью.
Ровно в двенадцать ночи я подошёл к тыльной стороне дома и несколько минут простоял в нерешительности, опасаясь что внутри могут находиться посторонние. Собравшись с духом, я чуть слышно постучал костяшками пальцев по стеклу. Секунды через три одеяло приоткрылось и кто-то из темноты комнаты прожестикулировал мне руками. Потом одеяло опустилось, послышался шорох, шёпот, и шаги по деревянному полу. На той стороне скрипнула входная дверь и ко мне в длинной вязанной кофте вышла жена.
- Где ты так долго пропадал? Мы уже думали что ты утонул где-нибудь или куда уехал. Пошли в дом, там никого нет, только я и Дин-ка, Ваня и Вадик спят. А мать с батькой уехали к Серёге в Москву на присягу. -
Серёгой звали её младшего брата, которого забрали в армию по-ка я скрывался в лесах.
Оглядываясь по сторонам, я пошёл следом за ней в дом:
- А слежки-то нет? -
- Давно уже нет. А если кто на машине в деревню едет, то у нас звук мотора слышен километра за три, так что не бойся. -
Мы вошли в дом нигде не включая свет, и я сразу свернул на ве-ранду, откуда был хороший обзор на деревню. Из коридора вышла Динка, старшая сестра жены, тихо поприветствовала меня:
- Здорово, Сысоев, - и подставила свою щёку.
Я тихонько чмокнул её.
- Дин, разогрей поесть пока мы тут посидим и поговорим, - по-просила её жена.
- Сейчас всё сделаю, - ответила она и ушла на кухню.
Мы уселись на кровать тестя. После двухмесячного пребывания под чистым небесным сводом домашний уют показался мне каким-то чужеродным.
- Саш, я тебе тут рюкзак на рынке купила, мазь противокомари-ную, кепку военную специальную застёгивающуюся, кое-какие вещи, а ты куда-то пропал. Каждую ночь ждём тебя. Наконец-то. -
- Да я к Николаю Дубровину ходил, а он хотел меня сдать. Вас менты по этому поводу не вызывали? -
- Нет, меня уже давно в покое оставили. А так вызывали каждый день под вечер, издевались. Когда похороны ментов были, гробы у милиции стояли, почти весь город на похороны собрался, меня специ-ально к этому времени на допрос вызвали, чтобы видела всё своими глазами, - смотри, мол, что твой муж натворил. -
- А в тот день когда я из дома уехал, менты быстро объявились? -
- Да часов в пять утра. Я сплю, открывается дверь, а они в масках и с автоматами, где твой муж. Пошли в трактир, там такой бардак уст-роили, сожрали весь гуляш, всё раскидали. Потом ещё две недели жрали пока в засаде сидели. -
- А чего сейчас с трактиром, он работает? -
- Работает, я туда каждый день езжу. -
- А платишь кому, Джамилю или бандитам? -
- Вообще, Саш, никому, никто не появляется, и гаишники переста-ли ездить жрать на халяву. -
- Жаль что только такой язык они и понимают. -
Понятно, что после нападения на милицию трактир в крыше больше не нуждался.
- Саш, ты наверное устал. Я представляю как. Наверное, меч-таешь сейчас на диване полежать отдохнуть. Суп будешь? Сейчас Динка горячий принесёт. -
Её наивный вопрос о лежании на диване напомнил мне о моей недавней и уже такой далёкой обывательской жизни. Да и горячий суп уже не входил в круг моих мечтаний.
- Давай, правда я уже отвык от такой пищи. -
Дина принесла суп и сразу же вышла, вновь оставив нас наедине. Пока я его ел жена продолжала рассказывать о новостях.
- Димку тоже закрывали на десять суток. -
Димка был её двоюродным братом, и он одно время работал у меня крановщиком.
- И дядю Лёшу, его отца, таскали не знаю сколько, - продолжила она свой рассказ. - С Москвы приезжала группа следователей, детек-тор лжи привозили и всех на нём допрашивали. Но через месяц они уехали и вроде потише стало. -
- По телевизору-то нас показывали? - поинтересовался я.
- Конечно, на следующий день по НТВ в новостях. Ваня как уви-дел ваши портреты, говорит вон папа. Каждый день с этого сообщения новости начинались. -
- С Колей Дубровиным не контактируйте, - предупредил я её, - он сдать меня в милицию хотел, даже поесть ничего не дал. -
- Вот видишь твои друзья, ты им делаешь всем добро, а они к те-бе как. Сколько ты ему помогал. А ведь тоже в Бога верит. - - Слушай, Кать, а ты сегодня видела радугу вокруг солнца? -
- Нет, не видела. -
- А я сегодня сижу в лесу, посмотрел на солнце, а вокруг него три радуги. Первый раз в жизни видел такое. -
По её виду я понял, что мой рассказ её не заинтересовал, и я пе-решёл на другую тему.
- Хочу, Кать, из леса выходить. -
- Ну и правильно, а куда хочешь? -
- В Москву. Только нужны деньги тысяч пять, одежда, бритва, ну и всё там по мелочи. К следующей неделе постарайся сделать всё это в это же время. -
- Постараюсь, Саш, - ответила жена, - я тебе новый спортивный костюм куплю. Всё сделаю как говоришь. Если хочешь, иди сейчас в бане помойся. Баня натоплена и воды натаскано сколько хочешь. -
Через час мне снова предстояло идти в холодный лес, и я не хо-тел расслаблять себя распариванием в бане.
- Не, сейчас не буду. В следующий раз перед выходом. -
- Иди на Ваню посмотри, он сейчас спит. -
С террасы мы на цыпочках прошли в большую комнату. Ванюше тогда шёл третий год. Половиной туловища он лежал на подушке, за-кинув ручонки над головой. Постояв возле него минуту, я поцеловал его, рукой перекрестил и снова вышел на террасу.
Начинало светать и мне пора было уходить. Дина с женою нагру-зили до краёв мой рюкзак продуктами. При прощании я пожал протя-нутую руку своячницы и поцеловал её в подставленную щёку. А жена, провожая меня, вышла на улицу. Как только мы переступили порог дома истошно залаял Бой.
- Не обращай на него внимание, - сказала жена, - он из-за всякой ерунды лает, к нему уже все привыкли. -
Мы зашли за дом и, прощаясь, я обнял её и поцеловал.
- Значит не забудь, ровно через неделю я буду здесь. -
- Хорошо, я жду тебя как договорились. -
В поле стрекотали кузнечики, квакали лягушки, а над самой зем-лёй стелились облака тумана. Тучи комаров, злобно пища, носились над нашими головами. Жена начала хлопать себя по голым ногам.
- Ладно, иди в дом, не стой, а то комары сожрут, - сказал я ей.
Я одел свой полиэтиленовый фартук и медленно пошёл в сторону леса. Она ещё некоторое время стояла, провожая меня взглядом.
Через пятнадцать минут я уже был у самого леса. Теперь комары мне были не страшны, - купленная женой военная кепка закрывала мои уши и шею, а оставшиеся незащищёнными части лица и тела я густо смазал антикомариной мазью.
Через неделю я вернулся из Бологовского района на свою исход-ную позицию. Побродив немного туда сюда, я завернулся в покрыва-ло, лёг на землю и уснул. Разбудила меня холодная роса, обильно вы-павшая на разогретую днём землю. Посмотрел на часы, - было уже около часа. Про себя выругался за свою нерасторопность. Надо было спешить, так как через час с лишним наступал рассвет.
Дома меня уже ждали и недоумевали по поводу моего опоздания.
Пока я сидел на веранде и ел горячий суп, вокруг собрались все мои домочадцы, а Ольга Витальевна рассказывала мне последние но-вости и происшествия.
Женат я был в третий раз и теперь на собственном опыте знал какое значительное место в семье занимает тёща. В первых двух бра-ках мои тёщи сыграли не последнюю роль в развале семей. Лишь в третий раз умное и терпеливое отношение Ольги Витальевны к нашим конфликтам спасало нас вроде бы от неминуемого развода. Как прави-ло, она занимала мою сторону и говорила:
- Ну чего ты, Саш, от неё хочешь? Она ещё молодая и глупая, по-годи немножко, образумится. -
Проходили дни, раздражение, во время которого мы могли бы натво-рить много глупостей, угасало, а наша любовь, наученная раздором, с каждым разом только крепла.
Ольга Витальевна предупредила меня:
- Саша, будешь выходить, - побрейся, а то везде развешаны ваши с Евгением фотографии где ты с бородой. -
- Понятное дело, побреюсь, Ольга Витальевна, - согласился с ней я .- А вы когда Кате рассказали что я к вам приходил? -
- Да сразу и рассказала. -
В разговор вступила жена:
- Саш, я тебе в прошлый раз забыла сказать. Приезжал Скипа в трактир и сказал мне, что если ты знаешь где твой муж, то пусть он встретится со мной, мы ему сделаем загранпаспорт на чужое имя и от-правим за границу. Ты знаешь этого Скипу? -
Скипу я лично не знал, но слышал о нём со слов Джамиля. Он был одним из многих криминальных авторитетов города Вышнего Во-лочка, относящихся к уголовному крылу, прозванными за татуировки синюшниками.
- Нет, я его не знаю и никогда не видел. И ты ему скажи, что не знаешь где я. -
- Я ему так и сказала, но он всё равно приезжает. -
- Поездит и перестанет. -
Я не собирался вручать свою судьбу в руки уголовников. Скорее всего это была ментовская провокация, но даже если и не так, то на-врятли подобные люди могли что-либо делать бескорыстно. Будущее показало справедливость моего предположения, - после моего ареста эта мразь оказывала грубое давление на мою жену, требуя переоформ-ления на него здания трактира. С этой целью он использовал явную ложь, убеждая её что будто бы он имел долю в моём деле. Провокация ему не удалась, но жене он тогда основательно попортил нервы.
- Саша, я тебе тут расписание электричек от Калинина до Бологое достала, - в разговор вступила тёща, - на возьми тебе пригодится.
- Большое спасибо, Ольга Витальевна, - поблагодарило я её, уби-рая его к себе в карман.
До сего момента молчащий тесть предложил мне помыться в баньке:
- Саш, иди помойся, я натопил жарко, как ты любишь, и воды в волю натаскал. -
- Спасибо, Вить, не охота мне чего-то, ответил я. Не хотелось мне распаренным идти в холодный утренний лес.
Он ещё немного меня поуговаривал, но видя мою непреклонность, ос-тавил своё предложение.
Проявляя такт, тёща с тестем вышли с веранды, дав нам вместе с женой поговорить наедине. Я разделся чтобы примерить новый спор-тивный костюм. Увидав меня раздетого, она заохала:
- Посмотри ты на кого похож-то стал, Сашка, посмотри как ты похудел. -
Я посмотрел на свои руки, - действительно, они стали потоньше, и живот тоже впал. От моего солидного вида бывшего коммерсанта ничего не осталось.
- Ничего, отъемся, кости целы, а мясо нарастёт. -
Костюм мне был как раз, а туфли я мерить не стал.
- Короче, я тебе тут положила всё что ты просил, - продолжала жена, копаясь в сумке. - Здесь батькин бритвенный прибор с запасны-ми лезвиями, зеркало, мыло, туфли новые, продукты. А денег только три тысячи набрала, извини, больше нету. -
- Нет, так нет, - ответил я, - на первое время хватит, а там выкру-чусь как-нибудь. -
Снова вошли тесть с тёщей. Тёщу явно разбирало поговорить.
- Саша, чего же ты мне не рассказал что собираешься делать. - Она имела ввиду наше нападение на РУВД. - Это делать надо было не так. Я уже потом смекнула. Надо было тебе со мной посоветоваться. -
Не думал я, что по таким вопросам необходимо держать совет с тёщей.
- Ладно, Ольга Витальевна, что сделал, то сделал. Прошлого уже не вернёшь. Я уверен, что Россия не погибнет, - ответил я ей, пора-жённый её человеческим участием. За всё время нашего общения в её словах ни разу не промелькнуло даже тени укора или хотя бы сожале-ния о случившемся.
Начинало светать и мне надо было уходить. В коридоре я про-стился с каждым по отдельности, а жена вышла провожать меня на улицу. Простившись с ней, я пошёл к лесу ожидать рассвета.
Придя на место, я решил померить новые ботинки, и они оказа-лись мне настолько малы, что в них не вмещалась почти половина пятки. Надо было возвращаться к жене, чтобы она дала мне другую обувь, или мне предстояло ехать в Москву в сапогах. Погода как раз стояла жаркая и своим сельским видом я бы вызвал подозрение у пер-вого же милицейского патруля.
На жену резко накатило раздражение, что она так легкомысленно отнеслась к серьёзному вопросу. Пришлось бегом возвращаться до-мой.
- Что случилось, Саш? - спросила жена, обеспокоенная моим бы-стрым возвращением.
- Что ты мне купила, ты что, моего размера не знаешь что ли? - начал я ей выговаривать, еле сдерживая раздражение и показывая ей на сколько малы мне туфли. - Нет у тебя здесь другой обуви? -
Жена не любила когда я психовал.
- Нет, Сань, вся твоя обувь в нашем доме в Коломно осталась. Но я тебе её завтра обязательно привезу. Подождёшь до завтра? -
- Ну а куда мне деваться, конечно буду ждать. Тогда мне придёт-ся ещё на один день в лесу задержаться, а завтра я приду в это же вре-мя.
- Хорошо, жду тебя. -
Неожиданно появившийся свободный день мне негде было про-вести кроме как на просеке ЛЭП, и я решил использовать его для под-готовки к своему выходу из леса. Для этого мне надо было побриться, чтобы своей бородой не привлекать внимание милиции. Побрившись же я уже не мог оставаться в лесу, так как незащищённое волосами лицо становилось уязвимым для насекомых и ночного холода.
С момента нашего нападения на РУВД прошло уже более двух месяцев, которые, скрываясь, я провёл на лоне природы. Только здесь в дали от людей я чувствовал себя в безопасности и мысль о выходе в мир повергала меня в ужас. Но и не выйти я не имел права, так как то-гда моя акция теряла свой смысл. Находясь в таком раздвоенном со-стоянии, я сколь угодно долго мог затягивать с окончательным приня-тием решения.
Озабоченный этим противоречием, я пришёл на просеку и распо-ложился на день на обжитой мною сухой горушке под ЛЭП. Был одиннадцатый час утра и солнце стояло уже довольно высоко. Дальше откладывать мне было нельзя и надо было принимать окончательное решение. Здравый смысл говорил мне что надо выходить, но неожи-данно накатил на меня животный страх, и я сказал сам себе: "Нет, нет я не могу этого сделать". Как только эта мысль вошла в меня, я сразу же ощутил сильное давление сверху. Я посмотрел вверх на синее небо сквозь гудящие провода ЛЭП, надеясь увидеть Того, Кто причинил мне боль, но ни кого не увидел. Невидимый гневался на меня и как будто крюками поддевал мои внутренности, желая извлечь мою душу. Боль и страх были настолько сильны, что я чувствовал - ещё не много и мне придёт конец.
Сами собой вырвались слова:
- Только не убивай меня, не убивай. -
Глядя в синее небо я стал пригибаться к земле. Из глаз несколько раз брызнули слёзы. Не потекли, а именно фонтаном брызнули. С ужа-сом одновременно подступило безумие и язык, не подчиняясь моей воле, стал нести всякую несуразицу. Так ходя туда сюда по горушке, я вёл безумные диалоги с воображаемыми собеседниками и не был в со-стоянии остановить себя никаким усилием воли.
Это продолжалось минут двадцать и я не знал как мне остано-виться. Я был в состоянии полной беспомощности - если бы в это время меня окружала милиция, то я не сделал бы даже попытки уйти от них, а продолжал бы ходить кругами. Моё новое состояние повер-гало меня в ужас, так как вечером мне предстояла встреча с родствен-никами и надо было что-то предпринимать.
Наконец я догадался, что раз безумие на меня напало когда я ис-пугался мысли о выходе из леса, то надо было сделать какой-нибудь практический шаг к его осуществлению. Мне надо было побриться.
Из сумки я достал бритвенный прибор, помазок, мыло и зеркальце. Как только пена легла на бороду и мною были сделаны первые движе-ния станком, так сразу я почувствовал ослабление напряжения нервов, и я умолк. Добрившись до конца, я окончательно успокоился и пришёл в себя.
В это время мне в голову пришла мысль о том, что кого хочет на-казать Бог, у того Он отнимает разум. Видимо своей трусостью я уни-зил Божье величие, и Он послал своего Ангела исправить моё поведе-ние. Будущее показало Его правоту и необоснованность моих страхов.
Но в те дни одинокого скитания и тяжелых искушений этот слу-чай поддержал и укрепил меня в том, что я не оставлен был наедине со своими бедами, и Бог продолжает промышлять о моём спасении.
Тяжёлые испытания, когда своих сил уже не остаётся и прихо-диться уповать только на Бога, являются хорошей школой веры. Самое удивительное, что даже мысленно человек не может сделать для себя так разумно и милостиво, как это делает Господь на практике.
Описание этого случая хочу закончить словами пророка Ездры: " если живущие не войдут в тесное и бедственное, они не получат, что уготовано." Гл.7, п.15. " кто выдержит опасность в то время, тот со-хранит себя, а кто впадёт в опасность, это те, которые имеют дела и веру во Всемогущего". Гл.13, п.23, 3 Ездра.
Вечером я опять пришёл домой. Жена очень удивилась, увидев моё бритое лицо, так как без бороды видела меня впервые. Теперь я стал почти не узнаваем по фотографиям, разосланным во все отделы милиции страны.
Из Коломно жена привезла мои старые белые кроссовки. Я поел, помылся в истопленной тестем бане, стоящей на самом берегу озера. После бани, провожая меня, все родственники собрались на веранде. Жена сказала:
- Если будешь попадаться ментам, то попадайся лучше москов-ским, потому что вышневолоцкие могут застрелить. -
В тот момент я попадаться не собирался, но многое в словах моей жены пророчески сбывалось. Чуть больше чем через месяц помимо моей воли меня арестовали именно московские менты с Петровки 38.
Добираться до Бологое я решил на последней электричке, кото-рая от Бушевца отходила в пять минут одиннадцатого вечера. А с Бо-логое до Москвы я собирался уже ехать скорым поездом, благо Боло-гое было узловой станцией и на ней останавливались все поезда даль-него следования.
Простившись с родственниками, я ушёл к ЛЭП, где находился до двенадцати часов дня. Потом по старому пути двинулся в на станцию Бушевец.


26.Выход из леса и приезд в Москву.

По дороге у меня из кармана выпала антикомариная мазь, и най-ти её в густой и высокой траве не представлялось никакой возможно-сти. Хорошо что перед этим я густо намазал все открытые части тела, потому что слепни беспрерывно атаковали меня своими налётами. Из-за них несмотря на жару и тяжёлую сумку мне пришлось тепло одеть-ся и застегнуть на все пуговицы свою защитную военную кепку. По-следние метры выхода из леса я бежал, спасаясь от целой тучи одоле-вавших меня кровососов. Они так густо облепили меня, что при каж-дом взмахе руки в такт бегу в моей ладони оставалось по одному два раздавленных слепня. Насекомые буквально изгоняли меня из леса.
Когда же я выбежал на поляну, то увидел в ста метрах от себя спокойно сидящих на перекуре мужиков, которые работали на рас-кряжёвке баланов. Мужики были по пояс раздеты и ни от кого не от-махивались. Когда они увидели меня, то долго сопровождали своими взглядами, вероятно, удивляясь моему не по сезону тёплому одеянию.
В Бологое я подошёл к первому же скорому поезду и не торгуясь договорился с проводником вагона доехать до Москвы за 350 рублей. Поезд был проходным и шёл из Питера в Адлер. Через билетную кассу ехать мне было не возможно, так как "свободолюбивые" демократы продажу билетов обусловили наличием паспорта. А я свои документы за ненадобностью отдал жене, так как по ним милиция сразу бы уста-новила мою личность. Без документов же, сославшись на свою забыв-чивость, я ещё имел шанс отвертеться. Мой внешний вид без сомнения вызывал подозрение - на фоне загорелого от круглосуточного пребы-вания на свежем воздухе лица находились пятна кожи молочной бе-лизны, на том месте где раньше росла борода. Да и нервы у меня поря-дочно сдали и опытный глаз это бы сразу определил по моим движе-ниям и поведению. Поэтому мне оставалось только стараться как можно реже попадать в поле зрения милицейского патруля.
До Москвы я доехал с комфортом один в четырехместном купе. Стоя у открытого окна, я с ностальгией наблюдал за знакомыми мне местами вдоль железной дороги. Расстояние до Волочка, которое я не-давно на израненных и отмороженных ногах преодолел более чем за сутки, поезд проскочил за какие-то десять минут.
В Москву поезд прибыл в четыре часа утра на Курский вокзал. На соседнем пути стоял пришедший не за долго до нас состав Баку - Москва, и на платформе кишели толпы азербайджанцев, которые приехали в нашу столицу с жёнами и детьми. По большой поклаже и неспешному деловому виду кавказцев можно было понять, что они приехали не временно поторговать на рынке, а поселиться в Москве со своими родственниками навсегда. Одеты все они вплоть до малолет-них детей были с иголочки по последней европейской моде и своей важностью чем-то походили на западных туристов.
По отделанному за последнее время под европейский стандарт Курскому вокзалу шаталось полным полно ментов. Я сходил в плат-ный туалет, чтобы привести себя в порядок, потом перекусил в ка-фушке и стал убивать время до открытия метро, расхаживая вдоль витрин киосков. Так прогуливаясь туда сюда я раздумывал куда мне податься дальше. Для начала мне надо было избавиться от большой сумки, чтобы она не отягощала меня и не привлекала внимания мен-тов. Тарифы камеры хранения мне были не по карману, и я решил съездить на станцию Москва - 3, где в восьмидесятые годы работал проводником, в надежде разыскать там знакомых и сдать им свою сумку, а заодно и отдохнуть. Волнения этих дней привели к тому, что последние трое суток я не мог заснуть и моё перенапряжение стало хроническим.
Метро должно было скоро открыться и у касс, где продавали магнитные карточки, выстроилась толпа приехавших азербайджанцев. Стоять с ними в одной очереди я побрезговал и поэтому пошёл на улицу, чтобы до Ярославского вокзала добраться на наземном транс-порте.
На улице стоял ясный солнечный день. Троллейбус довёз меня до станции Красные ворота и, перейдя через проезжую часть Садового кольца, я спустился в метро. До Ярославского вокзала надо было про-ехать всего одну остановку.
На календаре числилось 14 июня, понедельник, 66-ой день моих бегов, и день Независимости России, - день её трагедии, переимено-ванный сионодемократами в праздник. Соответственно он был нера-бочим днём. Поэтому в этот ранний час в подземке было пустынно. Кроме меня в ожидании поезда стояло ещё несколько человек. Неожи-данно во входной арке появился мент, который грубо стал проверять содержимое целофанового пакета у рядом стоящего со мной мужчины. Сердце у меня замерло, я повернулся к ним спиной, поставив сумку между ног. Но мент даже не посмотрел в мою сторону и, обыскав му-жика, ушёл в дежурную комнату милиции.
На Москве -3 я сдал сумку кладовщику пожарного инвентаря. Никого из знакомых я не встретил и после недолгих раздумий поехал в Бирюлёво, где жила тётка.
Там, убивая время, я два часа просидел на платформе Бирюлёво - пассажирское и от нечего делать наблюдал за торговой жизнью рядом находящегося рынка. Пузатые важные азербайджанцы стояли кружком и лениво отдавали команды худым русским грузчикам, которые на те-лежке подвозили к прилавкам ящики с фруктами и овощами. За при-лавками стояли разукрашенные русские девки. Иногда к торгующим подходили вооружённые короткоствольными автоматами ментовские патрульные и не рассчитываясь брали нужный им товар.
Когда мне надоело сидеть, я направился к дому тёти Вали. Прой-дя возле её подъезда несколько раз, войти внутрь я так и не решился, из опасения что там может находиться засада.
Мои нервы были перенапряжены и мне необходимо было рассла-биться. В близлежащем ларьке я купил бутылку апперетива, закуску и направился в Бирюлёвский лесопарк.
Вокруг гуляли беззаботные москвичи. Я расположился на ска-мейке недалеко от группы пенсионеров, играющих в шахматы, выпил и закусил. Но спиртное не действовало, - мне необходим был полно-ценный расслабленный крепкий сон. Часа через два я надумал ехать к тётке на работу. Она торговала в храме Покрова Пресвятой Богороди-цы в церковной лавке. Войти в храм под видом верующего мне можно было не опасаясь сексотов и засад, так как моя внешность сильно из-менилась и по распространённым некачественным фотопортретам ме-ня бы наврятли узнали.
Тёти Вали на месте не оказалось. "Неужели она на выходных", - подосадовал я. Подхожу к торгующей на её месте женщине и спраши-ваю:
- Скажите пожалуйста, Валентина Ефимовна сегодня работает? -
Она, ковыряясь в прилавке и не поднимая на меня головы, отвечает:
- Работает, только сейчас отошла на пять минут. -
В ожидании её я немного походил по храму и двинулся к выходу. В самых дверях мы столкнулись с ней нос к носу. Я молча смотрел на неё, наблюдая за её реакцией. Она по началу будто не узнала меня. Потом широко открыла рот, прижала к себе руки и стала часто и глу-боко дышать.
- Сашка, - только она и промолвила и полезла обниматься.
В своих действиях она руководствовалась чувствами и поэтому не проявила никакой конспиративности. Вероятно она не осознавала серьёзности моего положения. Я сразу понял, что через её поведение могу угодить в руки к ментам, но предпринимать ничего не стал.
Когда мы вошли в храм я ей говорю:
- Валь, я только из леса и сильно устал, спать хочу. Можешь че-го-нибудь организовать? Засады у вас тут нет? -
- Здесь нет. Домой к нам два раза приходили проверять, но это было давно. И предупредили, чтобы сообщили о тебе если появишься. А сейчас ходят иногда какие-то подозрительные личности, погляды-вают на наш подъезд, но кто его знает кто они такие, может нам всё это кажется. Пойдём я постелю тебе в служебном помещении. -
Тётка отвела меня на второй этаж служебного здания при храме, где было несколько комнат, и в одной из них постелила мне на раз-борном кресле. Я выложил свои вещи из пакета на рядом стоящий стол, среди которых находилась недопитая бутылка апперетива. Тётка, увидив её, сделала брезгливое лицо и недовольно спросила:
- Зачем тебе это? -
- Да так, нервы расслабляю. -
- Не нужно тебе этого, прекрати. Я сейчас схожу к батюшке, спрошу насчёт тебя, а ты пока здесь побудь. -
Я прилёг, но сна всё равно не было. Пришлось допить бутылку апперетива. Однако и она не помогла.
Одно время когда я работал коммерсантом, то иногда очень сильно уставал, да так, что не мог расслабиться и уснуть. Выпитая мною на ночь бутылка сухого вина помогала мне утром просыпаться со свежей головой.
Тётка вернулась через час и спросила:
- Ты поработать не хочешь? Мы сейчас вокруг храма мостим площадку и нам нужны рабочие. Я поговорила с батюшкой и кормить тебя будем в церковной столовой. -
С её стороны это была наивность, - человеку, который объявлен во всесоюзный розыск, она предлагала поработать в месте, где его знали в лицо. Но я устал и поэтому согласился.
- Конечно буду. Давай прямо сейчас, всё равно уснуть не могу. -
- Тогда я тебе принесла рабочую одежду и иди помогай, там двое парней работают. Познакомишься с ними. Сегодня переночуешь здесь, а завтра на работу придёт настоятель храма отец Владимир, и я с ним поговорю насчёт тебя, чтобы благословил. -
- А он знает что я сделал? -
- Знает, я ему рассказывала. -
Эта её затея мне сразу не понравилась, но я снова промолчал.
- Слушай, Валь, я сумку свою на Москве-3 оставил, съезди забери её пожалуйста. - Я подробно ей объяснил как туда доехать. Тётка выслушала меня и сказала:
- Ладно, прям сейчас и поеду. -
Она быстро договорилась чтобы её подменили на работе и уехала за сумкой.
Переодевшись, я пошёл работать. Надо было просеивать песок через сетку, отсортировывать крупные камни и человеческие кости для повторного их захоронения. Вместе со мной работали на общест-венных началах ещё два человека, - пожилой мужчина и молодой па-рень.
Мы разговорились. Пожилой мужчина жил в Подмосковье и со-стоял в обществе православных хоругвеносцев. Он рассказывал как по религиозным праздникам их организация принимала участие в крест-ных ходах в различных уголках страны. С молодым же парнем я уже был немного знаком до этого, и он знал о том, что я сделал и что скры-ваюсь в данный момент от ментов. Он относился к той же категории верующих, что и Николай Дубровин, только не успел ещё заматереть в своих заблуждениях. Поэтому парень меня не выдал, а лишь вскользь в разговоре осудил за то, что я самочинно взял в руки оружие и убил людей.
Погода была жаркой и солнечной и мы работали почти до самого захода солнца. Два раза в перерывах мы ходили обедать в небольшую столовую при храме, которая находилась на первом этаже здания. Кроме нас там ели другие работники. Незнакомый мне поп во время обеда стал высказываться по злободневным вопросам церкви и поли-тики и я, не выдержав, вступил с ним в дискуссию.
Окончив работать, мои соработники поехали по домам, а я под-нялся к себе в комнату. В смежной комнате жили три реставратора, приехавшие на отделку храма из Воронежской области.
Тётка с моей сумкой приехала на чёрной "Волге", - по дороге её подсадил знакомый шофёр.
- Что же ты не сказал что она у тебя такая тяжёлая, - имела в виду она мою сумку, - я чуть не надорвалась. Хорошо знакомые подвезли. Ладно, сегодня ты ночуй здесь, а я поехала домой. Завтра я опять ра-ботаю, завтра всё и решим. Артёму я пока говорить ничего не буду и Гале тоже, чтобы не нервировать их лишний раз. -
Опять её позиция не показалась мне разумной, - взяла растрезво-нила о мне на работе среди посторонних людей, а от родственников, кто мог оказать мне реальную помощь, утаила это.
Артём был её взрослым сыном, а Галина его женой, находящей-ся на седьмом месяце беременности. О них я уже писал в главе номер шестнадцать, и сейчас мне вспомнилось как мы справляли их свадьбу у меня в трактире.
Гостей было не много. Из Москвы на своих машинах приехали родственники Артёма со стороны его уже умершего отца, - дяди Воло-ди. Это были: его родная сестра по матери, Валентина Васильевна, её муж дядя Коля и их сын молодой парень Николай Николаевич. Вален-тина Васильевна работала начальником отдела сбыта на одной из ткацких фабрик на севере Москвы, а дядя Коля занимался частными грузовыми перевозками на автофургоне ЗИЛ - "Бычок". У них была своя дача в Клинском районе Подмосковья, куда в летний сезон они на выходные дни приезжали отдыхать.
Утром следующего дня мы снова взялись за лопаты. Тётка всё время выбегала на улицу, проверяла, не приехал ли настоятель храма отец Владимир на работу, чтобы побеседовать с ним о мне. Но он поя-вился только ближе к обеду, приехав на бежевой "Волге" с личным шофёром.
Отец Владимир оказался крупным осанистым мужчиной высоко-го роста и с большой окладистой бородой. Одет он был по граждански, - рубаха в клеточку и старые потёртые джинсы.
Как только отец Владимир вышел из машины, все дружно, по-бросав свою работу, побежали к нему благословляться. Он с холодной улыбкой делал привычные крестообразные движения кистями рук, с высоты своего роста смотря мимо подходящих к нему людей. Во всём его облике чувствовалась уверенная властность хозяина, приехавшего в свою вотчину, с закреплёнными за ней людскими душами.
Позже от Артёма я узнал, что он особа, приближённая к самому Патриарху Алексию - 2, и что он часто сопровождает его в поездках по стране, принимая участие в богослужениях Архипастыря. Так же он не был чужим и на радиостанции "Радонеж", где иногда выступал со своими речами.
Моё положение обязывало меня занять подчинённую позицию и я тоже подошёл под его благословение.
После этого примерно через час тётка вышла из его кабинета и сказала:
- Слушай, Саш, батюшка разрешил работать в храме и питаться, но ночевать говорит что нельзя. -
- Всё ясно, - отвечаю, - куда же мне теперь податься? -
Раз он не разрешил мне ночевать, то как проведя бессонную ночь на улице, я мог бы на следующий день работать? Уж лучше бы он прямо взял меня и выгнал. Тем более отец Владимир знал что я сделал и в каком положении сейчас нахожусь. Не мог он не знать так же и то-го, что моим поступком руководили религиозные убеждения. И как пастырь, поставленный Богом руководить верующим стадом, он обя-зан был переговорить со мной лично о случившемся. Однако отец на-стоятель не пожелал даже видеть меня, а своим лукавым ответом дал понять, что мне нет места в его владениях. Жаль по своей наивности этого не понимала моя тётка, привыкшая раболепствовать сначала пе-ред коммунистическими властями, а теперь перед рясами.
- Переночуешь эту ночь у нас, а там видно будет. Только чтобы тебя Артём с Галиной не видели, - запереживала она о спокойствии своих домочадцев. - Давай обусловимся о времени, когда я тебе от-крою, и ты потихоньку пройдёшь в мою комнату. Постелю тебе на по-лу. А рано утром приезжай снова работать, только без меня, - завтра я выходная. -
Она теперь, наверное, думала, что главное для меня сейчас, это работа. После двусмысленного ответа отца Владимира выходить на работу я больше и не думал. Вместо этого я решил попробовать выйти на контакт с казачьим атаманом Павлом Турухиным.
- Валь, я завтра хочу к одному товарищу в Сергиев Посад съез-дить, может он меня куда устроит. Если хочешь, - поехали вместе. -
На том и порешили. Не дожидаясь конца рабочего дня, я ушёл шляться по городу. А вечером пришёл к подъезду тёткиного дома. В обусловленное время она открыла мне входную дверь, и я на цыпочках прошёл в её комнату.

27.Встреча с Турухиным.

На следующий день в шесть утра мы вышли из дома и отправи-лись на Ярославский вокзал, чтобы на электричке добраться до Сер-гиева Посада.
С Павлом Киприяновичем я успел хорошо познакомиться при-мерно за пол года до нападения на РУВД. Встречался я с ним и его ка-заками обычно у раки Преподобного Сергия, после чего мы шли в один из частных домов, принадлежащих казачьей общине, где трапез-ничали и беседовали. Один раз он пригласил меня к себе на квартиру, находящуюся на Рыбацкой улице на третьем этаже 12 этажного дома.
Я не сомневался, что за Турухиным после моего нападения на милицию была установлена слежка, так как его адрес был записан в моей записной книжке, которую наверняка при обыске изъяли. Но в моём положении у меня не было выбора.
День 16 июня выдался тёплым и солнечным. В электричке мы с тёткой заняли места в одном купе у окна друг против друга. Я всю до-рогу делал вид, что читаю газету, наблюдая по сторонам за пассажи-рами. Политика демократов на устрашение народа силами МВД была видна невооружённым взглядом, - только в нашем вагоне ментов ехало около пятнадцати человек.
По прибытии в Сергиев Посад мы направились к дому Павла Ки-прияновича. Постояв чуть в стороне от его подъезда и не заметив ни-чего подозрительного, я сказал тётке:
- Ты ходи здесь по дорожке и наблюдай за обстановкой, а я пойду к Павлу Киприяновичу домой. -
Поднявшись на третий этаж, я позвонил в его квартиру. Дверь мне открыл молодой паренёк, его сын.
- Павла Киприяновича позови пожалуйста. -
Увидев меня, он испугался, и некоторое время стоял в нереши-тельности, что-то соображая. Наконец он произнёс:
- Сейчас, - и удалился внутрь квартиры, чуть прикрыв за собой входную дверь.
Секунд через десять дверь открыл Павел Киприянович. Он босой вышел на лестничную площадку и пристально посмотрев на меня, спросил:
- Тебя никто не видел? -
- Нет, - ответил я.
Я подумал, что он пригласит меня к себе домой, но он сказал:
- Саша, подожди меня немного здесь. Я сейчас выйду и пойду на улицу, а ты иди сзади меня метрах в пятидесяти. Понял? -
- Понял. -
Я подождал, когда он выйдет на улицу и через полминуты напра-вился следом за ним. Павел Киприянович явно косил под спортсмена энтузиаста, - одет он был в футболку и закатанные по колено трениро-вочные штаны, а ноги были босые.
Он обогнул дом, перешёл по деревянному мостику через речуш-ку и по улицам частного сектора направился в сторону леса. Я шёл метрах в пятидесяти сзади, делая вид что иду по своим делам. На мос-тике я оглянулся назад и увидел идущего за мной коротко стриженно-го молодого парня в чёрных очках и с каменным лицом. Моё сердце сразу учащённо заколотилось, сомнений быть не могло, - это был шпик.
Некоторое время мы так и шли втроём друг за другом, а я, стара-ясь сохранять спокойствие, лихорадочно думал что мне предпринять, чтобы и Турухина не потерять из виду, и от шпика отделаться. Вскоре мы вышли на автомобильную дорогу. Возле автобусной остановки стоял торговый павильончик и я сразу же вошёл в него, продолжая на-блюдение через стекло витрины. Турухин свернул на тропинку, веду-щую в лес, а хвост, поравнявшись с павильончиком, сначала заметал-ся, но потом продолжил движение за Павлом Киприяновичем. Подож-дав когда они углубятся в лес, я двинулся следом за ними. Неожидан-но без всякой причины Турухин развернулся на 180 градусов и пошёл на встречу шпику, который не подавая вида, продефелировал мимо его, и скрылся за деревьями. Поравнявшись со мной, атаман не пово-рачивая головы сказал:
- Сделай вид что мочишься, а потом следуй за мной. -
Проделав такой финт, мы оторвались от хвоста и скрылись на склоне большого оврага, за которым нас не было видно ни с одной стороны.
- Павел Киприянович, это был шпик, совершенно точно. - Меня ужасало моё беззащитное положение загоняемого в западню зверя. Только плохая квалификация мента спасла меня от ареста. Вероятно его на работе проинструктировали, что я маньяк, который без преду-преждения пускает в ход оружие, и он побоялся действовать открыто. А может это и не входило в круг его обязанностей.
- Всё последнее время они за мною табунами ходят, - как с утра выхожу из дома, так сразу клеиться и начинают. - По голосу и пове-дению Турухина было заметно что он тоже боится, но усилием воли держит себя в руках. - Я уже научился от них избавляться, - резко раз-ворачиваюсь и иду домой, как будто чего-то забыл. Или начинаю ме-таться туда обратно, а им нельзя делать такие манёвры и так отстают. -
- Вы извините меня, Павел Киприянович, при обыске у меня на-шли ваш адрес в записной книжке, поэтому так и получилось. -
- Да ничего, я понимаю. Ну, давай, рассказывай, что ты там натво-рил. - Я задумался, не зная какими словами ему поведать о своей неудачной попытке поднять вооружённый мятеж.
- Хотели бунт поднять, оружие захватить, ничего не получилось, только трёх ментов убили. -
Он, негодуя, сразу напустился на меня:
- Ну это же полная глупость, Саша. Не мог подождать? Оно бы и так само скоро началось. -
Вероятно Турухин сам находился в ожидании скорого народного восстания против режима сионодемократов, и морально готовился вместе со своими казаками встретить это событие. Но никаких актив-ных действий в этом направлении сами они не предпринимали.
Я промолчал, потому что чувствовал себя на тот момент проиг-равшей стороной. После небольшой паузы в нашей беседе, я достал из кармана прокламацию, которую написал ещё будучи в лесу на случай моего ареста. В ней мною были изложены аргументированные факты на примере вышневолоцкой милиции о вырождения МВД в мафиозно - карательный орган, а также описаны мотивы моего поступка.
- Что это? - спросил Павел Киприянович, быстро пробегая глаза-ми по протянутому мною ему листку.
- Да я это написал когда время свободное было. -
- Хорошо, - одобрил он, и вопреки моим ожиданиям, убрал его к себе в карман.

Я вспомнил самую первую нашу встречу . Коля Дубровин дал мне телефон атамана сергиево-посадских казаков, Павла Киприянови-ча Турухина, - своего бывшего соратника, с которым разошёлся во взглядах на церковную политику, проводимую Синодом и Патриархом Алексием-2. В первый же мой приезд в Москву, я без промедления по-звонил Турухину, объяснив ему кто я и почему хочу с ним познако-миться. Он внимательно выслушал меня и спросил:
- Ты в Троице-Сергиевой Лавре был? -
- Был и не один раз. -
- Вот и хорошо. Давай встретимся прям у раки Преподобного. -
- Согласен. -
Мы договорились о времени встречи и каждый описал свои приметы.
На следующий день мы встретились. С Турухиным было ещё три бородатых человека, одетых в военную казачью форму. Мы приложи-лись к мощам Преподобного Сергия и вышли на улицу, чтобы пред-ставиться друг другу и продолжить знакомство. Один казак после при-стального всматривания в меня сказал:
- Сразу видно. - наш человек. Ты ведь тоже казак, признавайся. -
Пришлось ему возразить:
- Извини меня, но я не казацкий сын, а мужицкий. -
Но он всё-таки не поверил мне.
Мы пошли к выходу из Лавры, по дороге беседуя на злободнев-ные темы внутрицерковной жизни.
Неожиданно нас остановил высокий мент, нёсший дежурство внутри Лавры. Тыкая пальцем в форму казаков, он ехидно улыбался и с показной издёвкой спрашивал:
- Это вы чего, ребят, настоящие казаки что ли? -
- А ты чего, не видишь служивый, конечно, - ответил ему самый старый казак, стараясь не замечать его колкого тона.
Но мент явно их провоцировал, продолжая задавать вопросы в том же духе. Он как представитель власти пользовался своей безнака-занностью и вёл себя крайне нагло. Наконец как старший Павел Ки-приянович скомандовал:
- Пошли, - и мы все, не обращая внимания на задиравшегося мен-та, пошли к выходу. - Чего на идиота внимание обращать, - продол-жил атаман, стараясь успокоить помрачневших казаков.
- Павел Киприянович, - спросил я его чуть позже, - а у вас не складывается впечатление, что многие религиозные центры страны, и Троице-Сергиеву Лавру в том числе, наши враги взяли в плен, превра-тив их в музеи и торговые павильоны? -
- Я с тобой полностью согласен, Саша. -


Мне было неудобно просить Турухина о помощи, - после наше-го нападения на РУВД у него и без того появилось много проблем с правоохранительными органами. Но ради неё я в общем-то и шёл на эту рискованную встречу.
- Павел Кирпиянович, вы на время меня могли бы где-нибудь укрыть? -
- Саша, ты же сам всё видишь. Надо подумать. Я почему-то был уверен, что ты на меня выйдешь. Сейчас конкретно я тебе ничего обе-щать не могу. -
По атаману было заметно, что он и переживает за меня, и одно-временно боится, хотя и старается держать себя в руках.
- Я всё понимаю, Павел Киприянович. Ну, вам две недели хва-тит, чтобы подыскать чего-нибудь? -
- Две недели? - переспросил он задумавшись, - две недели мне точно хватит. Только где встречаться будем? Здесь сам понимаешь, нельзя. -
- А вам где удобнее: здесь в Сергиевом Посаде или в Москве? -
- Лучше в Москве, здесь меня все знают. -
Я немного задумался, соображая где в Москве можно безопасно встретиться и не потерять друг друга.
- Ну-у, давайте хотя бы на Ярославском вокзале у центрального табло электричек на улице. -
- Давай. Вот сегодня у нас 16 июня, значит встречаемся 30 июня. Во сколько? -
- Во сколько скажете. В двенадцать дня удобно будет? -
- Давай в двенадцать дня. Ну всё решено. А если что сорвётся, мало ли что может быть, то ещё через пять дней, то есть 5 июля, там же и во столько же. -
- Всё отлично, я запомнил. -
Настало время нам прощаться. Под конец я решил ему напомнить о его бывшем товарище Николае Дубровине.
- Павел Киприянович, вы Колю Дубровина помните? -
Он кивнул головой.
- Я когда пришёл к нему домой за помощью, он сдать меня в ми-лицию хотел. -
- От него и следовало этого ожидать. -
Потом немного помолчав с досадой добавил: - Эх, Саша, Саша, поспешил ты немного. Ладно, нам пора расхо-диться. Я тебя об одном попрошу, - если тебя вдруг возьмут, - то мы с тобой не встречались. Сам понимаешь, они даже моего сына тас-кали на допросы. И меня хотят привлечь по твоему делу. -
- Об этом даже речи быть не может, не переживайте, - успокоил я его.
Очевидно менты сильно застращали атамана, беря его на пушку. После моего ареста они всего лишь один раз вскользь поинтересова-лись не встречался ли я с Турухиным и, получив отрицательный ответ, больше не возвращались к этому вопросу.
Из конспиративных соображений первым пошёл Турухин. Я вышел следом минуты через две. Тётки на том месте где мы расста-лись уже не было. Тогда не найдя её в ближайших переулках, я решил возвращаться в Москву один.
* * *
На вокзале было полно ментов, и я, опасаясь что шпик мог пере-дать мои приметы, в торговом павильоне купил себе новую рубаху, а снятую футболку спрятал в полиэтиленовую сумку.
В это время от вокзала отходил автобус, идущий на Москву, ко-торый благополучно довёз меня до метро ВДНХ.
Время было около часу и в Бирюлёво возвращаться было ещё рано. Лишнее время я решил скоротать на территории выставки. Про-ходя вдоль торговых павильонов возле метро, меня окликнули три патрульных милиционера, вооружённых автоматами. Я сделал вид что не слышу, продолжая своё движение. Тогда один из них, повысив го-лос, крикнул:
- Молодой человек! -
Я оглянулся и увидел, что какой-то кавказец приготовился пока-зывать им свои документы. Мент рассмотрел что я русский и спросил: - А ты чего, не с ним? -
- Нет. -
Я отрицательно покачал головой. Тогда менты потеряли ко мне интерес и занялись проверкой кавказца.
Я купил входной билет и, уединившись, сел на скамеечке на од-ной из центральных аллей выставки. Я читал Евангелие и, посматри-вая по сторонам, вёл наблюдение за окружающей обстановкой.
В этот день на выставке было довольно малолюдно. Демократы превратили построенные в сталинскую эпоху павильоны в магазины и ларьки по распродаже западного ширпотреба.
Я вспомнил свой приезд на выставку в 1993 году, когда приоб-рёл себе на ней электрошокер. Это было время знакомства бывшего советского народа с красочной стороной западной жизни. Тогда здесь вдоль витрин и прилавков бродили толпы восторженного народа. Бес-конечной чередой к выходу люди на тележках везли купленные япон-ские и корейские телевизоры, видеомагнитофоны и прочую бытовую технику.
Теперь, спустя пять лет, здесь была иная атмосфера. Немного-численные посетители выставки просто гуляли с детьми и спокойно отдыхали. Торговый ажиотаж угас, народ успокоился поняв, что есть вещи более важные, чем яркое западное барахло.
Часов в шесть вечера я приехал в Бирюлёво. Снова купил себе бутылку апперетива и пошёл коротать время в лесопарк. Выпивка как и прежде меня не брала, только угнетала физическое состояние. По-этому недопитые пол бутылки я убрал в сумку. Дожидаясь темноты, я подсел к мужикам пенсионного возраста, которые азартно играли в шахматы, кто без интереса, а кто и на денежки. Для меня, человека за два месяца бегов окончательно отвыкшего от жизни обывателя, их беззаботность казалась чужой и далёкой, - мы были как бы из разных миров.
Начало темнеть. Перспектива ночлега где-нибудь под кустами после выхода из леса меня не устраивала. Теперь, после расхода с тёт-кой в Сергиевом Посаде, мне вновь надо было устанавливать с ней контакт.
В одиннадцать вечера я поднялся на третий этаж, где находи-лась её квартира, и позвонил. Дверь открыл Артём и я сразу потихонь-ку прошёл в тёткину комнату. Мимо дверей прошла Галина и, улыб-нувшись, кивнула мне головой.
Тётка приготовила еду на кухне и принесла мне её в комнату. Пока я ел, она и Артём сидели рядом, и по их виду я понял, что они ожидают от меня рассказ о мотивах совершённого поступка. Оба они, так же как и я, были религиозными и законопослушными людьми, и заповедь "не убий" сидела внутри их. По тётке было видно, что она сильно сомневается в моей правоте. Но всё-таки моя горячность и факт, что я её близкий родственник, склонили её на мою сторону. А Артём, как младший брат, доверял моему первенству, и не осуждал меня ни в чём.
Тётя Валя разбудила меня полшестого утра, и наскоро позавтра-кав, я вышел из дома, чтобы ехать на работу в храм. Однако душа к этому мероприятию у меня уже не лежала. Раз настоятель выгнал но-чевать меня на улицу, то ждать добра от него не следовало. Немного обмозговав своё положение, день провести я решил в московском зоо-парке.
На выходе из метро я купил несколько газет патриотического и коммунистического толка, чтобы читать их между просмотрами жи-вотных.
День выдался жаркий, и я бес конца ел беляши с мороженым и запивал их пивом. Пиво на короткое время расслабляло, но всё равно на душе было муторно и скверно.
В то время патриотические газеты восхищались маршброском, совершённым нашими десантниками к приштинскому аэродрому. Этот наш ответ на фоне бомбёжек сербских городов НАТОвской авиа-цией был почти что ничто, и я не видел смысла в подобном восхище-нии. Я полагал, что от неминуемого ареста меня могут спасти только какие-нибудь серьёзные беспорядки, которые бы сделали мой посту-пок малозначащим и, которые бы перетянули на себя внимание право-охранительных органов. Но в стране, даже в сравнении с прошлогод-ними организованными выступлениями шахтёров, было мертвящее за-тишье, и ничто не предвещало скорого изменения ситуации.
На десять часов вечера я заранее договорился с тёткой о встрече. Она должна была подойти к обусловленному месту в парке и провести меня в квартиру, если не заметит слежки.
Тётя Валя пришла даже чуть раньше. Я сразу обратил внимание, что она одета по другому, - вместо старушечьей юбки модное мирское платье, а на голове не было обычно носимого ею платка. У неё был ка-кой-то возбуждённый и затравленный вид.
Завидев меня, тётка стала, оглядываясь по сторонам заговор-щицки махать мне рукой. Кругом ходили обыкновенные отдыхающие, и ничего подозрительного заметно не было. Однако её страх передался и мне. Когда я подошёл к ней она тихо спросила:
- Ты когда утром из дома выходил ничего подозрительного не заметил? -
- Нет, всё тихо было. Только я в церковь не поехал, а весь день в зоопарке пробыл. -
Мы быстро пошли вглубь парка иногда переходя на бег.
- А я вышла из дома часов в десять. Смотрю милицейская ма-шина стоит у подъезда, сразу заподозрила что-то неладное. Пошла на троллейбусную остановку, а там стоят мордастые такие в чёрных оч-ках. Я их сразу раскусила, куда я туда и они. Я в троллейбус, - они за мной, потом в метро, там они меня передали каким-то другим. Саша, - протянула она с придыхом, - как их много, какие они дубовые и тупые. Я уже ору им прямо в глаза: чего вы от меня хотите, чего вы привяза-лись. Я бегом от них в метро на противоположную платформу и они за мной. Еле оторвалась уже здесь недалеко от Аминьево. Сразу пошла на рынок, купила новое платье, хорошо деньги с собой взяла. Саша, - опять протянула она, - это ужас. -
Только после всего этого до неё дошла серьёзность моего поло-жения. Мы продолжали бежать. Хорошо что тётка знала куда ведут дороги парка. После её рассказа в некоторых гуляющих людях мне на-чали мерещиться шпионы.
Однако всё больше сгущались сумерки, и вскоре мы вышли в другой район Москвы. Теперь я не знал что мне делать и куда подать-ся. Но тётя Валя видно уже заранее составила дальнейший план дейст-вий. Сев в Орехово- Борисово не метро, мы через всю Москву поехали к родной сестре её покойного мужа Катуркиной Валентине Васильев-не, которая была у меня в трактире на свадьбе у Артёма.
Тётка забыла её домашний адрес, и поэтому сначала мы поехали на её работу, где на проходной узнали их домашний телефон.
Было уже около часу ночи и звонить в такой поздний час было неудобно. Но другого выхода у нас не было, - в разговоре тётка объяс-нила, что, мол, у меня дома возникли трудности, и поэтому некоторое время мне надо пожить на стороне. Валентина Васильевна дала добро и объяснила как найти дом, в котором они живут.
Когда мы пришли к ним, Валентина Васильевна и Николай Фё-дорович уже не спали, но по их помятому виду можно было догадать-ся, что они только что встали с постели. Хозяйка приготовила еду на кухне и стала уговаривать нас поесть. Пока я ел, а тётя Валя пила ко-фе, они сидели и ждали нашего рассказа о том, что же могло случиться на самом деле, что среди ночи мы вдруг нагрянули с просьбой пожить. Пришлось рассказать всю правду.
- Ну что же, если у друзей беда, - открывай ворота, - заключила Валентина Васильевна. - Завтра мы ещё работаем, - продолжила она, - а после работы вечером поедем на дачу на выходные дни. В понедель-ник мы вернёмся, а ты оставайся там и живи. - Такой расклад дел меня устраивал на все сто процентов.
- Большое вам спасибо, Валентина Васильевна, я вам в тягость не буду. Если у вас там есть какая работёнка, то можете на меня рас-считывать. -
Мне было неудобно пользоваться добротой малознакомых мне людей, которым, к тому же, я мог причинить большие неудобства и неприятности. Сидящий рядом Николай Фёдорович возмутился:
- Прекрати, Саша, какая там работа, ты у нас в гостях, отдыхать будешь. -
Тётке надо было ехать домой, и я спросил её:
- А ты, Валь, как? Ведь тебя могут на допрос забрать. -
В тот момент я почему-то был уверен, что в случае чего, она ни-чего не скажет, но будущее показало, что я ошибался.
Она махнула рукой:
- За меня не беспокойся. У меня отпуск начинается, я завтра уе-ду на один месяц в монастырь поработать, там буду. -
Было очевидно, что нас кто-то выдал и этот кто-то был с её ра-боты, так как слежка за ней началась сразу же после моего там появле-ния.
Ночь я переночевал на балконе, где мне постелила Валентина Васильевна.
Утром хозяева ушли на работу, а я весь день как на иголках хо-дил по квартире, ожидая появления ментов. Неоднократно я выходил на балкон и наблюдал за движением возле подъезда. Однако в тот день всё обошлось.
Вечером хозяева вернулись и мы поехали на их фургоне "Бы-чок" на дачу, находящуюся в Клинском районе Подмосковья.
Дача находилась километрах в сорока в сторону от Клина и трассы Москва - Санкт-Петербург на территории дачного кооперати-ва. Дачный посёлок был тупиком для единственной ведущей к нему дороги, а вокруг стоял лес.
На даче тётя Валя и дядя Коля работали только до вечера суб-боты, а после начиналась подготовка к пикнику: на мангале жарился шашлык из курятины, стол сервировался богатой закуской и выпив-кой. Потом в гости приглашались знакомые соседи и начиналось за-столье на веранде или прям под ночным небом при свете электриче-ской лампочки. Иногда застолье происходило после бани на террито-рии соседей, которые по очереди организовывали культурный отдых.
На другой день хозяева, как правило, отлёживались с больными голо-вами, а вечером в воскресенье садились в машину и уезжали в Москву до следующих выходных.
Не участвовать в их застольях я не мог, так как своей аскезой обидел бы их доброту. Но в знак благодарности во время их отлучки я переделывал им и их соседям кучу дел. Кроме того физическая работа отгоняла от меня мрачные мысли и, в какой-то степени, расслабляла нервы.
Во время работы я заметил в себе изменения, которые произошли со мной за то время, что я переселился в деревню. А именно то, что я духом перестал быть москвичом, хотя во мне и осталось знание мос-ковского менталитета. Многие их суждения такие как: мелочная рас-чётливость, снобизм, практичный эгоизм, присущие коренным моск-вичам, стали мне чужды. Например, когда я помогал соседям строить фундамент под их дачным домиком, они всё время говорили мне об оплате или угощали едой и выпивкой в знак благодарности. Мне ни-чтожным казался темп работы, за десять минут которого они садились в изнеможении. Чтобы взять передых, сосед меня уговаривал не спе-шить, отдохнуть или перекурить, хотя я не курил. Под одним метром стены моего трактира было больше бетона, чем его ушло на весь фун-дамент их дачного домика. А денег в своём предпринимательстве я привык зарабатывать столько, что теперь работать за добрые отноше-ния мне было гораздо приятнее, чем получать их копейки. За время самостоятельной жизни в деревне на Тверской земле я утратил мелоч-ность, окреп физически, обрёл навыки во всех видах физических работ и стал более серьёзным и основательным человеком. Это меня радова-ло.
Два раза с дачи я приезжал в Москву для встречи с Турухиным. Первый раз 30 июня он не приехал, но зато приехали Артём с моей ма-терью.
Вокруг на вокзале и особенно возле табло расписания электричек было полно шпиков, что для меня в то время было в новинку. В но-винку потому, что в обыденной жизни люди не обращают на такие ме-лочи внимание. Но стоить только остановиться и начать осознано вес-ти наблюдение в нужном направлении, как глаз начнёт выявлять этих подозрительных типов из общей массы народа. Их как правило выдаёт короткая стрижка, тёмные очки, каменное лицо и продолжительный изучающий взгляд.
Артём и мать ходили вместе по людской толпе, бросая вокруг на-стороженные взгляды. Я встал в их поле зрения, и когда мать заметила меня, то от волнения сразу переменилась в лице. Но из конспирации она всё-таки не подала виду, что мы знакомы.
Я прождал Турухина до полпервого и, мотнув головой родствен-никам, чтобы они шли за мной, направился к площади трёх вокзалов. Только в подземном переходе, ведущем к универмагу "Московский", я остановился и подождал пока они подойдут. Мать чувственно жала мне руку и поедала меня глазами, будто не верила что я стою перед ней живой и здоровый.
- Представляешь, Саш, - начала она, - ко мне сегодня какая-то не-знакомая цыганка пристала дай погадаю, да дай погадаю. И нагадала мне что я сегодня с сыном встречусь. -
Мать явно находилась под впечатлением этого совпадения. Я же только махнул рукой, не придав её рассказу большого значения. Мать знала, что и к гаданиям и к самим гадателям я отношусь отрицательно.
Прохаживаясь вдоль витрин многоэтажного универмага, мы об-менивались последними новостями. Я рассказал матери про свои при-ключения, она рассказала мне свои. Оказывается, после нашего напа-дения на РУВД с ней случился нервный приступ, и она три дня, иногда теряя сознание, пролежала в красномайской больнице. А в остальном у моих родственников и друзей была одна и та же картина: обыски, слежка, угрозы ментов.
5 июля я вновь приехал на Ярославский вокзал. Приехал и Артём. Он стоял в стороне и вёл наблюдение за толпой. Без пяти минут две-надцать я увидел Турухина, который глядел на табло расписаний и де-лал вид что переписывает его в записную книжку.
Не заметив ничего подозрительного, я сказал Артёму, чтобы он подозвал ко мне Павла Киприяновича. Турухин не крутя головой, по-смотрел на меня, и не торопясь, направился в мою сторону. Мы тихо поприветствовали друг друга и пошли через подземный переход к Ка-занскому вокзалу.
- Павел Киприянович, не нашлось ли для меня какого пристани-ща? - осторожно поинтересовался я.
- Нашлось, Саша, в Сочи поедешь. У тебя документы есть? -
- Нет. -
- А как же ты добираться думаешь? - нервно спросил меня каза-чий атаман.
- Это мои проблемы, на поезде доеду. -
Проработав семь лет проводником пассажирских вагонов, я дос-конально знал слабые стороны работников этой профессии. Ну, а спрятаться в вагоне от проверяющих для меня не составляло никакого труда.
- Сейчас-то мы куда идём, Павел Киприянович? - поинтересовал-ся я.
- Сейчас мы идём в храм Петра и Павла. Тебе необходимо испо-ведаться и причаститься. Я для этого и священника с собой привёз. -
Я оглянулся и увидел идущего за нами маленького старичка.
- Он священник? -
- Он. Только я тебя ещё раз прошу, Саша, если вдруг тебя аре-стуют, - ни со мной, ни тем более с ним, - он мотнул головой в сторону старика, - ты не встречался. -
Мысль об аресте мне была неприятна, и я её отогнал от себя.
- Понятное дело. Не переживайте, не выдам. - Но однако таким неожиданным причастием он озадачил меня.
- Павел Киприянович, но я сейчас не готов причащаться, я полча-са назад пиво пил, да и мясо тоже недавно ел. -
Турухина не на шутку рассердил мой ответ:
- Да ты что, Саша, как ты можешь в своём-то положении? Сей-час же Петровский пост идёт. Да тем более ты людей убил, разве мож-но после этого мясо есть? -
Он сделал брезгливое лицо.
Если бы я не запятнал свои руки человеческой кровью, то, скорее всего, не удивился бы его наивному вопросу. Законопослушный обы-ватель считает, что после убийства в убийце происходят страшные внутренние изменения, такие как, скажем, с Григорием Мелиховым из романа "Тихий Дон", которого даже стошнило после того, как он за-рубил саблей австрийца. По своему личному опыту и опыту сидевших со мной в одной камере убийц скажу что это не так. Ни одного убийцу, мучимого своей совестью, я не встретил. Наоборот, многие искренне бахвалились и гордились своим поступком. К тому же убийцы зачас-тую в сравнении с наркоманами, ворами, хулиганами и прочими уго-ловными элементами производили впечатление более серьёзных и психологически устойчивых людей. Почти никто из них не сожалел о своих жертвах.
За разговором мы подошли к храму. Артём остался на страже у входа, а я, Павел Киприянович и батюшка поднялись по лестнице на второй этаж храма. Внутри было немноголюдно: на лестнице трое ра-бочих занимались ремонтом, да возле одного из пределов несколько женщин со священником читали акафист.
Причастие мы договорились отложить на 25 июля, которое не со-стоялось по причине моего ареста. Я и батюшка сели на скамейку, сто-явшую возле входа, и он начал принимать мою исповедь, которая но-сила характер беседы или скорее диспута. Он настаивал на том, что мне надо раскаяться в грехе человекоубийства. Хотя в то время я был морально подавлен, но согласиться с ним я всё равно не мог. Я ему объяснил мотивы своего поступка и сказал, что пошёл на него созна-тельно ради имени Божьего, почти не имея надежды на то, что и сам останусь в живых. Мне лично не нужны были жизни конкретных май-оров, сержантов, рядовых и кого бы то ни было других. Но я шёл вое-вать с сатанинской властью, на страже которой они стояли. Я высту-пил прежде всего за попранное властями в России имя Христа Бога, без воли Которого не смогло бы случиться того, что произошло. По-этому чисто по человечески если я и сожалел о жертвах, то раскаи-ваться в них никак не мог. На это старичок - священник мне пояснил, что даже воины, воевавшие за Отчизну и повергавшие врагов Родины, тоже каялись в грехе человекоубийства, так как враги были людьми. Слушая его, я не спорил с ним, но в душе всё равно был не согласен. Раскаяние подразумевает не совершение греховных действий в буду-щем, а на войне такое могло бы быть истолковано как пацифизм, что равносильно предательству и измене. Можно ли раскаиваться в победе над врагом, которую даровал Бог?
Позже в беседе батюшка проговорился, что его сын тоже работа-ет в милиции, о чём он искренне сожалеет.
Наша дискуссия закончилась тем, что каждый остался при своём мнении.
На прощание Павел Киприянович мне напророчествовал:
- Саша, если тебя арестуют, - не бойся, они тебя не убьют, а с Божьей помощью всё выдержишь и переживёшь. Мы за тебя в мона-стыре молимся и службы заказываем. -
Его слова для меня были всё равно что елей на душу, хотя тогда они мне казались далёкими от реальности.


Я понимал, что не имею права бесконечно пользовать добротой приютивших меня людей и, поэтому решил сменить место своего ук-рытия. Валентина Васильевна предложила мне уехать к своей старшей сестре на Украину в Харьков. Но я решил этого не делать, так как уже договорился с Турухиным, что поеду в Сочи. Оставшиеся до встречи с ним две с небольшим недели я решил провести в Тульской области Белёвского района, - там в заброшенной деревеньке Петрово был дом, купленный покойным мужем тёти Вали дядей Володей. До деревни меня сопровождал Артём, который уже неоднократно в ней бывал и знал туда дорогу.
Петрово находилось на горе в километре от трассы Белёв - Ли-пецк. У подножия горы протекала речушка, которая впадала в Оку. Две трети домов в деревне были заколочены, а в оставшихся прожива-ли либо спившиеся мужики после отсидки в зоне, либо доживали свой век старухи. Мужики лазили по пустующим домам и пропивали укра-денные в них вещи. По этой причине дом дяди Володи оказался не-пригоден для житья: печь в нём была разломана, кухонная посуда и постельные принадлежности разворованы. Но выручила соседка баба Валя, которая узнала Артёма и стала нас уговаривать пожить у неё, благо половина её дома с печкой и двумя кроватями пустовало.
Муж у бабы Вали давно умер и она жила одна. По своей кресть-янской привычке к труду она держала огромный огород, козу с козля-тами, поросёнка, цыплят. На летние каникулы к ней приезжал внук Руслан, пятнадцатилетний паренёк, с утра до вечера пропадавший на рыбалке.
Мы с Артёмом расположились на кухне, достали из сумок куп-ленные продукты и напитки, самым крепким из которых было пиво. А баба Валя суетилась возле газовой плиты, поджаривая нам свежевыко-панный картофель. С огорода она принесла огурцы, редиску, зелень, потом поставила на стол бутылку самогона и стала уговаривать нас выпить. Пришлось пригубить по две семидесяти граммовых стопки. На предложение поесть и выпить вместе с нами она отвечала отказом. Вероятно своим приездом мы внесли разнообразие в её повседневную жизнь, которое ей было приятно, и поэтому она проявила к нам своё бескорыстное гостеприимство, так редко встречающееся в современ-ной жизни. Баба Валя была коренным жителем из среднерусской глу-бинки, она была не грамотна и её сознание не было повреждено со-временным образованием и разлагающими соблазнами больших горо-дов. Прожив всю жизнь при атеистической советской власти, она, тем не мене, искренно веровала в Бога, и в углах комнат её дома висели большие старинные иконы в киотах и окладах, которые по наследству ей достались от её предков. Всю свою сознательную жизнь баба Валя отдала тяжёлому, во многом бескорыстному сельскому труду, не по-лучив взамен и малой части адекватной материальной отдачи. Но не-смотря на это она никого не осуждала, никому не завидовала, всем была довольна и не потеряла жизнерадостности и присутствие духа. И такое восприятие жизни не было юродством слабоумного человека, - баба Валя живо интересовалась новостями и на всё имела своё мнение и суждения. Наилучшим временем для жизни русского крестьянства она считала советскую колхозную эпоху. Но несмотря на погром и ра-зорение, учиненные современными демократами в деревне, в ней всё равно не было и тени уныния. Очевидно в генетике русского человека сидит историческая память прошлого, в котором неоднократно отрез-ки опустошения сменялись эпохами расцвета.
Артём пробыл со мной в деревне два дня, пока у него были вы-ходные на работе. Мы ходили с ним купаться на пруд, прогулялись до Оки, которая протекала примерно в километре от деревни. Дорога к ней шла вдоль пшеничных полей. Пшеница, вероятно озимая, уже вы-зрела и налилась спелым колосом. Тульская область южнее Тверской всего километров на 300 - 400, но здесь явно ощущалось тёплое дыха-ние украинских степей. У нас же климат более тяготеет к холоду и сы-рости Карелии. Недаром, что пшеница в Тверской области не вызрева-ет, а самые ходовые сельхозкультуры там это овёс, рожь и ячмень. По рассказам бабы Вали, снег, который в мае накрыл меня в Дивинецких лесах, до сюда не дошёл. Здесь в то время лишь дул холодный ветер да лил промозглый дождь. Но большим минусом Тульской области мож-но считать отсутствие в ней леса. По этой причине частные дома ота-пливаются там покупным углём, а не дровами. Есть между нами отли-чие и в архитектурном облике деревень. Прежде всего дома в Туль-ской области строят из кирпича, в то время как у нас они сплошь дере-вянные.
Утром 14 июля я проводил Артёма до Белёва, посадил его на ав-тобус, идущий на Тулу, а сам вернулся в деревню. Просто отдыхать и сидеть без дела в силу своего характера я не мог. За девять дней что я прожил у бабы Вали до ареста, я поменял сгнившие половицы в её до-ме и сарае, сделал калитку, сломавшуюся от ветхости, перерубил на дрова горы скопившихся веток и сучков. Хотел ещё отремонтировать изгородь палисадника перед домом, но не смог этого сделать по при-чине отсутствия досок. Пришлось пообещать ей что приеду на отдых в следующем году и доделаю то, что не смог сделать сейчас.
Лето в Тульской области в 1999 году выдалось жарким, и в пер-вой его половине почти не было дождей. Чтобы немного охладиться, в свободное время я ходил купаться на находящийся рядом с деревней пруд. Там, после заплыва, сидя на берегу под палящим солнцем, я всматривался в даль, где проходило шоссе Белёв - Липецк, и с трево-гой предощущал скорое возможное появление здесь людей добиваю-щихся моего ареста.
Со временем по поведению бабы Вали я понял, что она догады-вается что я никакой не московский дачник. Уж слишком странным для москвича было моё поведение. Но из чувства такта никаких вопро-сов на эту тему она мне не задавала.

28.Арест.

Вечером 19 июля баба Валя неожиданно предложила мне опять выпить самогона. Я был в настроении томительного ожидания чего-то нового в своей жизни, что навевало на меня страх, тревогу и тоску по уходящему прошлому. Под эти чувства я согласился немного выпить. Баба Валя нажарила мне картошки, наловленных Русланом карасиков, наделала всяких салатов, а сама ушла спать. Так, сидя в одиночку на кухне, я опрокидывал шкалик за шкаликом, но самогон меня не про-нимал. Лишь когда я начал вторую бутылку в моей голове чуть - чуть появилась отупляющая услада, а в руках и ногах пропала скованность.
Тем временем наступила тёплая июльская ночь, и мне хорошо было здесь сидеть в тишине и совершенно не хотелось спать. Я взял маленькую скамеечку, которые в деревнях женщины обычно исполь-зуют для дойки коров, и вышел на улицу. В ночном небе ярко горели звёзды. Поставив скамейку на склоне горы за домом, я стал наблюдать за редкими автомобилями, проезжающими по трассе Белёв - Липецк. Здесь в отличии от нашей области почти не было комаров, и мне ничто не мешало любоваться окружающей меня ночной природой. Я всё продолжал и продолжал сидеть, вслушиваясь в ночное стрекотание кузнечиков и чувствуя любовь покрывающей меня своим мраком ог-ромной вселенной.
На следующий день часа в четыре по полудни приехал Артём. У него был встревоженный вид, и он поведал мне что с некоторого вре-мени за его матерью началась интенсивная слежка. Поэтому он тут же приехал, чтобы предупредить меня об этом. Артём предусмотрительно привёз мне 400 долларов из личных сбережений. Кроме них у меня своих было 100 долларов да ещё полторы тысячи в рублях. По то-гдашнему курсу получалось около 13 тысяч рублей, - сумма достаточ-ная, чтобы иметь возможность ещё длительное время скрываться от ментов. Но что-то меня уже тормозило. Тут подсуетилась и баба Валя, которая снова принялась уговаривать нас выпить. Ударяться в бега мне уже не хотелось и я предложил:
- Давай, Артём, сегодня посидим, поговорим, выпьем, а утром будем принимать решение. Так сказать утро вечера мудренее. -
Он был не против.
Мы разместились на кухне, приготовившись к ужину. Пока баба Валя суетилась у плиты, мы, чтобы не вызывать у неё подозрений, го-ворили о всякой чепухе. Но когда она, оставив нас вдвоём, ушла рабо-тать на огород, Артём стал рассказывать подробности, происшедшие с его матерью.
После того как тётя Валя уехала работать в монастырь, она не видела за собой никакой слежки, так как менты потеряли её из вида. Но вскоре туда по делам приехал настоятель храма отец Владимир и, увидев тётку, сильно смутился или даже испугался, да так, что избегал встреч и разговоров с ней. После его отъезда сразу же вокруг тётки на-чали крутится подозрительные личности. Почуяв неладное, она сорва-лась домой в Москву и рассказала Артёму о происшедшем. Артём же, не долго думая, взял свои личные сбережения и примчался предупре-дить меня. Слежка за ним не успевала и он приехал в деревню незаме-ченным.
Значит как я и предполагал с самого начала меня выдал ментам настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы что в Старом Си-монове находящемся на территории завода "Динамо" священник Вла-димир Нелоев. Даже с чисто человеческой точки зрения его поступок иначе как подлостью назвать нельзя. А с религиозной стороны он на-рушил тайну исповеди, которую ему доверила его прихожанка. Если бы он был честный и открытый человек, и считал бы что я не прав, то он мог бы поговорить со мной лично и убедить меня сдаться властям добровольно, а не поступать как профессиональный предатель и сту-кач. Кроме него меня в храме видели другие прихожане и священники рангом ниже, но никто меня не выдал. Один священник даже сказал тётке, что кто-то же должен в стране делать то, что сделал твой пле-мянник.
Самогон по прежнему меня не брал, и я чувствовал лишь не-большое опьянение, которое никак не отражалось даже на моей по-ходке. В молодые годы доза в стакан водки вызывала у меня рвотный рефлекс, и когда я принимал горизонтальное положение, то тут же на-чинал кружиться на карусели или проваливаться в яму. Сейчас же из-за нервного напряжения целая бутылка более крепкого напитка не могла меня заставить расслабиться.
За выпивкой и закуской мы с Артёмом просидели на кухне до глубокой ночи. Иногда мы выходили на улицу и продолжали беседо-вать расположившись на скамейке возле дома. Чёткого плана действий в сложившейся ситуации у меня не было. Предположительно я хотел приобрести туристическую палатку и под видом туриста начать коче-вать на юг страны. Но сначала мне надо было съездить на встречу с Павлом Киприяновичем и узнать, что он приготовил для меня. Но ни тому, ни другому не суждено было сбыться.
На следующий день 21 июля я проснулся очень рано, - на часах было чуть больше пяти утра. Артём ещё спал, лёжа на соседней койке. На душе у меня была не то тоска, не то ностальгия. Вставать мне не хотелось и я продолжал лежать на кровати. Минут через двадцать я потихоньку оделся, чтобы не разбудить Артёма и пошёл на улицу. В соседней комнате, через которую мне надо было проходить, висела большая старинная икона в окладе. В другие дни я как бы силой за-ставлял себя останавливаться и перекреститься. А в этот раз икона сама остановила меня, завладев моим вниманием, а руки сделали при-вычное крестообразное движения вдоль тела. В тот момент я удивился естественности контакта, произошедшему между мной и святым изо-бражением Господа.
На кухне на табурете сидела баба Валя. Я поздоровался с ней и вышел на улицу, направляясь к туалетной будке. На улице метрах в пятидесяти прям на встречу мне плечом к плечу в ряд шло человек пять мужчин, одетых в гражданскую одежду. Вид у них был явно не деревенский, и у каждого на поясе висело по два пистолета. Самый молодой из них, идущий чуть сзади, нёс на плече завёрнутый в мешок длинный предмет, который мог быть не иначе как только ручным пу-лемётом. С края этого строя шла моя тётка. Как только я их увидел, то сразу всё понял и, не сбавляя скорости, продолжал идти им на встречу. Тётка что-то шепнула идущим ментам, и они сразу сконцентрировали на мне своё внимание. Мы подошли друг к другу вплотную, и высокий мужчина с интилегентным лицом в очках с тонкой оправой спросил меня:
- Вы Сысоев Александр Александрович? -
Я, кивнув головой, спокойно ответил:
- Да. -
- Вы совершили убийство трёх милиционеров в Вышнем Волоч-ке? -
- Да, я. -
- Вы арестованы. -
Они обыскали меня, сверля тяжелыми взглядами. Потом спроси-ли не спрятано ли в доме оружие, чтобы обыском не беспокоить бабу-лю. Получив отрицательный ответ, они не стали ковыряться в доме. Доллары, которые лежали у меня в наружном кармане футболки, я от-дал проснувшемуся Артёму. Количество моих карманных денег вы-звало у ментов возгласы завистливого удивления. Рубли они сказали что я могу оставить себе, так как в тюрьме их можно будет положить на счёт. Четыреста рублей я отдал бабе Вале, поблагодарив её за гос-теприимство, а триста пятьдесят положил обратно в карман.
Настал момент прощания. Первой подошла тётя Валя.
- Прости меня, Саш, я не выдержала. -
Винить её в чём-либо я не имел права. Поэтому я молча обнял её и поцеловал в щёку. Потом подошёл Артём. По его лицу можно было понять, что он находится в шоке из-за поступка матери и такой скорой развязки. Мы обнялись, два раза прижавшись друг к другу щеками.
Щёлкнули наручники и мы направились через поле к стоящим на шоссе машинам. Дорогу к мостику через речушку подобострастно вы-звался показать внук бабы Вали Руслан. Этому молодому парнишке было лестно услужить взрослым дядям, вооружённым настоящими пистолетами.
Пока мы шли через поле, из-за выпавшей росы я насквозь промо-чил свои старые кроссовки. Идущие рядом со мной менты молчали.
На дороге нас ожидало три иномарки: один микроавтобус "Форд" и две легковухи. Меня посадили на заднее сидение "Шевроле" между двумя ментами. Рядом с водителем сел арестовавший меня ин-тилегент в очках, который оказался старшим группы. Нашим водите-лем был огромный дядя килограммов под сто тридцать, с короткой стрижкой и бандитским лицом. Не мудрено, что в государстве, где пе-ревёрнуты все нравственные ориентиры, стражи правопорядка не брезгают быть внешне похожими на тех, с кем они "борются".
Всего в группе было человек пятнадцать. Когда все расселись по машинам, мы на огромной скорости поехали в Белёв.
Человек, впервые попавший под опеку следственных органов и пенитенциарной системы, как правило, поначалу испытывает сильный стресс. Он не знает что можно ожидать от ментов при аресте, не знает что такое КПЗ и ИВС, не знает всех тонкостей быта и нравов в местах заключения и, самое главное, он во многом перестаёт быть хозяином своего будущего. А неизвестность как известно больше всего угнетает психику.
В Белёве мы заехали в местное РУВД. Там меня на полчаса выве-ли из машины и посадили в обезьянник. С наружной стороны решётки поставили охранять местного мента с короткоствольным автоматом. Сначала я сидел на деревянных нарах, а затем утомившись прилёг. За-метив это один из московских ментов сразу закричал:
- Саша, Саша, ты чего это развалился, устал что ли. - Я молча снова сел. Охранявший меня мент смотрел на меня злобно затравленными глазами.
Перед следованием дальше трое московских "пинкертонов" вы-вели меня в туалет на оправку. Уже на выходе один из них ударил ме-ня кулаком в спину. Но мент, сопровождавший меня в машине, возму-тился:
- Ну зачем, не надо. Нам же ещё его в ИВС сдавать, а там будут смотреть синяки и ушибы. -
Я понял, что избежал первичной физической обработки, вероят-но потому, что не вызвал ни своей внешность, ни своим поведением у них антипатии. Действительно, одетый в поношенную рабочую одеж-ду с манерами простого человека, я не был похож ни на матёрого уго-ловника, ни на нового русского.
Мы опять расселись по машинам и поехали в Тулу. Пассажирами моими были те же люди, только на заднем сиденье со мной остался всего один мент, который не дал меня бить в туалете.
Мы познакомились. Его звали Анатолий Иванович, как и я ко-ренной москвич, возрастом на два года моложе меня. В органах на Петровке он работал уже одиннадцать лет и пошёл туда, как он сказал, из идейных соображений, чтобы противостоять разгулу преступности.
- Саша, я назначен твоим следователем и раз мы тебя взяли, то и дело должны вести мы. Если тебя будут переводить в Тверь, - ты не соглашайся, говори что, мол, у тебя здесь установился хороший кон-такт со следствием и ты хочешь работать с нами. -
Анатолий Иванович был озабочен своим авторитетом и карьерой. Я выразил ему своё согласие, мало уверенный в том, что меня могут оставить в Москве. Да и само следствие мне казалось лишним, так как все вещественные доказательства были на лицо, и я не собирался врать, запираться или перекладывать ответственность на кого-нибудь другого. Вообще я ожидал, что меня как врага системы после прото-кольного допроса обязательно уберут, инсценировав побег или само-убийство. В то первое время нахождения под арестом мне было тяже-ло во всех отношениях, и я забыл что у нас государство с демократи-ческими законами, где маньяков, военных и государственных пре-ступников судят не по законам здравого смысла или трибуналу, а по уголовному кодексу. И что среди чиновников среднего звена преобла-дают противники той вакханалии, которую творят сионисты в нашей стране. Но в силу человеческой слабости многие из них против своей воли вынуждены плыть по течению.
- Ты на тётку не обижайся, что она тебя выдала. - продолжил раз-говор Анатолий Иванович, - сам понимаешь, что за убитых наших со-трудников все твои родственники до десятого колена. -
Он не договорил что ожидает всех моих родственников до деся-того колена, так как мы оба понимали, что за последние десять лет слишком много ментовской крови пролилось в стране и никто за неё особо не мстил. Кроме того, ещё в Ветхом Завете было записано, что сын за отца не отвечает и вообще, дремучий закон кровной мести ни-когда не был в почёте у русского народа.
- Собрали бы их всех вместе, - продолжил он, и повели бы пере-крёстный допрос с пристрастием пока бы всё нам не рассказали. Мы уже три тысячи километров наездили тебя разыскивая, а денежек то нет, финансирование сейчас плохое. -
Хотел я у него узнать, зачем они так усердно работают на власть, которая не способна их финансировать, но в тот момент мне было не до дискуссий.
- Самое большое по нашим подсчётам ты на свободе был бы ещё два месяца. И Евгения мы скоро поймаем и ты должен помочь нам его найти. -
Для меня не было тайной как они меня разыскали, и я понял, что он блефует, особенно говоря про сроки.
- Я не знаю где сейчас может находиться Евгений, и даже пред-положить себе этого не могу. Мы расстались с ним вскоре после на-падения на милицию. -
Анатолий Иванович не спешил:
- Ладно, об этом мы поговорим потом. Кстати, ты был у атамана в Сергиевом Посаде, как его фамилии забыл? - Он сморщил лоб, пы-таясь вспомнить его фамилию.
- У Турухина Павла Киприяновича? -
- Да, да. -
- Нет, к нему я не ездил. -
Он сразу перевёл разговор на другую тему.
- Кстати, Саша, чего у тебя там с милицией случилось, что вы деньги что ли не смогли поделить? Я был у тебя дома, - поверь, мне твоего состояния с моей зарплатой и за сто лет не заработать. -
Этот вопрос Анатолия Ивановича вызвал во мне недоумение. Было такое впечатление, что рядом со мной сидит не следователь про-фессионал, опирающийся в своей работе на факты и вещдоки, а обде-лённый жизнью обыватель, который по себе считает, что главной дви-жущей силой человеческих поступков являются деньги и материаль-ные ценности. В мещанские мозги таких индивидов не укладывается, что люди могут действовать за идею вполне бескорыстно и даже в ущерб себе.
После продолжительного молчания я его спросил:
- А вы крещённый? -
- Конечно, Саша, видишь я и крестик на шее ношу. -
Он вытащил из-под рубахи крестик и показал мне его. Я поджал губы и покачал головой. Из речей Анатолия Ивановича мне стало яс-но, что он был далёк от христианства, а крестик, скорее всего, носил как амулет, который предохранял его от опасностей в работе. Мы бы-ли с ним настолько разные люди, что я не мог рассчитывать что он с пониманием отнесётся к моему поступку. И всё же чтобы узнать что думают работники Петровки о положении вещей в современном рус-ском обществе я спросил его:
- Вы смотрите телесериал про ментов? -
- Да, конечно смотрю и мне он очень нравится. -
- А для вас само название фильма не оскорбительно? -
- Нет. Там же всю правду показывают, очень жизненный фильм.
После его ответа вопросов у меня больше не возникало. И участ-ковый мент в посёлке Академическом, и мент из РУВД Вышнего Во-лочка, и московский мент с Петровки были примерно одного умствен-ного и морально нравственного развития. Демократия специально под себя выявила и отобрала эту категорию не очень умных и разборчивых людей, но зато способных слепо и бездумно стоять на страже её по-рядков.
Пока наш разговор носил чисто ознакомительный характер и ни-каких протокольных вопросов Анатолий Иванович мне не задавал. Да и по вялому виду моих сопровождающих было видно, что занимаясь моими поисками они давно уже не имели возможности поспать, и им хотелось поскорее окончить все дела и отправиться домой на отдых.
Ещё не подъезде к Белёву начал барахлить их микроавтобус "Форд", запчасти к которому можно было достать только в Туле. Приехав туда, мы припарковались около здания областного УВД ря-дом с чугунной оградой стадиона "Арсенал" и примерно три часа ожидали пока отремонтируют поломавшуюся машину.
На улице стояла жара и менты, охлаждаясь, открыли каждый со своих сторон дверцы автомобиля. Мимо нас проходили модно разоде-тые молодые симпатичные тулячки или, правильнее сказать, по летне-му сезону почти что раздетые. Каждую из них менты сопровождали похотливыми взглядами и отпускали в адрес женского пола непри-стойные шутки и колкости. Они с удовольствием до мелочей вспоми-нали и рассказывали о своих многочисленных любовных похождени-ях. Во всём облике и поведении московских ментов сейчас светилась смесь столичного жлобства по отношению к тульским провинциалам и ущербность обывателей неудачников, которая выражалась в их лож-ных эмоциональных переживаниях в виде чувственных удовольствий.
Я попросил оправить нужду и Анатолий Иванович с ещё одним московским ментом не снимая с меня наручников повели в здание УВД. Здание было большое с колоннами и пилонами, - такие строили в центре городов для административных нужд в сталинскую эпоху. Мы долго ходили по его этажам и многочисленным коридорам, встре-чая на пути местных "пинкертонов". Они с почтением объясняли мос-ковским гостям как пройти и где надо свернуть чтобы попасть в убор-ную. Когда мы вышли на улицу, Анатолий Иванович не без гордости мне сказал:
- Видишь, Саша, какая организация, какая сила, с нами воевать бесполезно. -
Я хотел напомнить ему про Чечню и ЦРУ, где их организация присутствует в качестве марионетки чужих кукловодов, чтобы он не величался перед единственным человеком закованным в наручники, но опять смолчал, так как моё положение не располагало меня к дис-куссии.
Когда мы стали выезжать из Тулы, неожиданно сгустились тучи и полил самый настоящий тропический ливень. Большую часть лета здесь простояла засуха почти без капельки влаги и тут на такое.
Путь от Тулы до Москвы на огромной скорости мы покрыли чуть ли не за час. Ближе к Москве менты разговорились между машинами по рации. Начальник в тонких очках, сидящий на переднем сиденье, позвонил по сотовому телефону домой и узнал, что его дочь успешно сдала вступительные экзамены в институт. Менты с других машин стали его поздравлять и требовать, как у них у ментов принято в таких случаях, чтобы за успех он поставил бутылку на общий стол. Но на-чальник под общий смех и шутки тут же начал радировать, что пропа-ла слышимость, и он не понимает что ему говорят.
Вскоре наш кортеж въехал в Москву. Чтобы не стоять в пробках, наш водитель, похожий на бандита, при подъезде к перекрёсткам включал сирену, и по встречной полосе под красный сигнал светофора мы проносились мимо замершего потока автомобилей. Проехав Ма-неж мимо Красной площади, мы, не доезжая здания Государственной Думы, свернули в проулок, по которому доехали до Петровки 38.
У входа перед воротами стоял мент с короткоствольным автома-том.
Мы вышли из машины, и меня повели в один из корпусов Пет-ровки, где находился следственный отдел. Там в кабинете меня поса-дили на стул, пристегнув наручниками к сейфу. Анатолий Иванович записал мои анкетные данные. Со всего отдела на особо опасного пре-ступника сбежались посмотреть его любопытные сотрудники. Какой-то толстяк, долго разглядывая меня, заключил:
- У какой злой. -
Но общее отношение было корректным. Анатолий Иванович предложил мне даже выпить чаю, но я отказался. Через некоторое время он сказал:
- Саша, тебя сейчас на видео будут снимать и зададут кое-какие вопросы, ты им ответь, это порядок такой. -
Меня вывели в коридор, где уже стояла на треноге большая про-фессиональная видеокамера и сказали встать напротив неё. Оператор включил тумблер и начал задавать вопросы:
- Вы совершили нападение на милицию в Вышнем Волочке, убив трёх милиционеров? -
- Да, я. -
- С какой целью вы это сделали? -
Тут я вспомнил об идущих по разным телеканалам криминаль-ных новостях, один из которых так и назывался Петровка 38. Мне не захотелось участвовать в их телебалагане, служащем развлечением для скучающих обывателей, где я должен был выступить в качестве есте-ственного актёра. К тому же из-за переживаний последних дней у меня осип голос. Я молчал, а оператор всё продолжал задавать один и тот же вопрос. Арестовывавшие меня менты стояли сбоку у стены и жес-тами показывали мне чтобы я отвечал. Тогда я им, а не оператору в камеру сказал, что жидовскому телеканалу давать интервью не буду.
- Да это не жиды, а наши, - подбадривали они меня.
Помолчав ещё немного, я сказал оператору:
- А вы не видите что в стране творится? -
- Нет, объясните нам что в стране творится. - . Окружающая обстановка не располагала меня к откровенному и серь-ёзному разговору, и я продолжал молчать. Поняв моё состояние опера-тор выключил камеру.
Меня опять посадили на стул, пристегнув наручников к сейфу. Сразу же один из сотрудников Петровки с ручной видеокамерой сел на стол напротив меня и, снимая, стал задавать стандартные вопросы. Я односложно отвечал на них. В конце он меня спросил:
- Вы в дальнейшем ещё так будете поступать? -
Он имел в виду намерен ли я был в дальнейшем совершать напа-дения на отделы милиции и при этом убивать ментов. По своей сути вопрос был глупый, если учесть, что впереди меня ждало длительное тюремное заключение.
- Нет, не буду, - ответил я ему.
- Так зачем же вы это сделали? -
- Потому что Родину люблю. -
Из-за пережитых волнений и из-за обиды, что жиды давят рус-ских русскими же руками я не выдержал и заплакал.
Мент закончил снимать и вышел из комнаты. Сидящий за сосед-ним столом следователь, который присутствовал при этом интервью, вероятно, проникся ко мне сочувствием и сказал:
- Какие-то он глупые вопросы задаёт. -
Потом добавил, обращаясь ко мне:
- Зря ты парень поспешил, не надо было тебе этих ментов уби-вать, скоро и так в стране всё поменяется. -
После завершения всех формальных процедур меня отвели в ИВС, которое находилось в отдельном четырёх этажном здании на территории Петровки. Оборудовано оно было под европейский стан-дарт: во всех коридорах стояли видеокамеры, в дверях вставлены элек-трозамки, стены и потолки отделаны пластиком. Вероятно этот ИВС своим ультрасовременным видом был обязан тому центральному по-ложению, в котором он находился, и сюда наверняка приводили на смотрины делегации иностранцев.
Посадили меня в 3-х местную камеру, где уже находился один пожилой уголовник. Он был говорлив, суетлив, и без стеснения при нужде громко выпускал воздух из кишечника. На мой вопрос за что его посадили он очень быстро начал что-то объяснять, но в конце рас-сказа не ясно было о чем же всё же шла речь. Разговорившись, он ре-шил ознакомить меня со своими стихами, посвящёнными Жиринов-скому, которому он верил как родному отцу. Написаны они были с юмором и талантливо, и предназначались для отправки кумиру. Кстати в местах заключения писание стихов очень распространённое явление. Люди на воле не подозревают как много поэтов у нас томятся по тюрьмам. Но этот конкретный стихотворец был обыкновенной, судя по всему, подсадной уткой.
С момента ареста я еще ничего не ел, но от пайкового ужина ре-шил отказаться, чтобы день среды до конца провести постным. В по-следующем я ввёл такой режим питания в повседневную практику, так как в тюрьме на два постных дня в неделю у меня поначалу не хватало сил.
На следующий день после завтрака нас с сокамерником вывели гулять в прогулочный дворик, который располагался на крыше ИВС. Сопровождающий нас конвоир надел на меня как на особо опасного преступника наручники.
Для незнающих тюремной жизни поясню, что прогулочный дво-рик представляет из себя каменный мешок с натянутой по верху ме-таллической сеткой. Там же наверху находится мент, который, проха-живаясь, контролирует ситуацию среди заключённых. В то время для меня всё это было в новинку.
Нас сверху контролировал молодой мент, который, вероятно, устроился на эту работу сразу после армии. Как крутой убийца я пред-ставлял для него неподдельный интерес и, он подолгу, останавливаясь у нашего дворика, в упор разглядывал меня. Мой сокамерник решил подшутить над ним, сказав ему что только что по радио слышал указ Ельцина о направлении всех ментов московских тюрем на охрану че-ченской границы. При чём говорил он это с серьёзным лицом и очень убедительно. Когда озадаченный контролёр отошёл, он долго смеялся и поведал мне, как подобными шутками ему удавалось сажать на кол-пак глупых ментов.
Больше всего в тот момент я боялся отправки в Тверь, так как по-лагал что тверские менты обязательно будут мне мстить за убитых коллег. Мне могут сказать, что я не имею право говорить о своих стра-хах, если сам являюсь убийцей. На это могу возразить, что страх при-сущь каждому здравомыслящему человеку, и человек его не испыты-вающий скорее всего болен психически.
Часа в три после обеда коридорный мент открыл кормушку и, на-звав мою фамилию, сказал чтобы я собирался. Я всё понял, пригото-вившись к худшему для меня варианту. Меня отконвоировали вниз к выходу, где уже находились Анатолий Иванович и ещё какой-то уса-тый пожилой мужчина с папочкой под мышкой.
- Вот, Александр, в Тверь поедешь, - сказал Анатолий Иванович. Лицо его было серьёзным.
Усатый мужчина подошёл ко мне вплотную. У него был солид-ный вид дореволюционного городового. Смотрел он на меня беззлобно и даже, как мне показалось, с сочувствием.
- Что ты, Саша, сам-то к нам не пришёл, не сдался? - обратился он ко мне как к старому знакомому.
Я молчал.
- Ну ладно, не переживай, времени уже прошло много и наши ра-ботники поостыли. Всё будет нормально. А ты чего бороду-то сбрил? Ведь ты же всё время с бородой ходил? -
- Я же на всех розыскных фотографиях с бородой отпечатан, вот и сбрил. -
За три с лишним месяца пока я был в бегах, все высшие чины тверской милиции по долгу службы уже обязаны были изучить мою биографию и мотивы преступления. У непредвзятого человека обо мне не могло сложиться отрицательного впечатления, так как я не был ни мафиози, ни отпетым уголовником, ни злобным корыстолюбцем. А свой отчаянный поступок совершил горя душой за Державу, в которой и честным милиционерам работалось, мягко говоря, не сладко. Не могли они не понимать, особенно кадры воспитанные при советской власти, что всё их ведомство снизу до верху насквозь криминализиро-вано, и никакой начальник высокого уровня не способен изменить си-туацию к лучшему.
Анатолий Иванович снял с меня свои наручники, чтобы по за-бывчивости они не стали подарком для тверских коллег. Ко мне сразу же подошёл молодой тверской конвоир и, повернув меня спиной, хо-тел надеть на меня свои наручники сзади. Анатолий Иванович сначала молча наблюдал за действиями мента, а потом с негодованием возму-тился:
- Ну на фига за спину, ведь долго же ехать, застегни ты спе-реди. -
Анатолий Иванович почему-то пожалел меня. Мент молча подчинился ему и перестегнул наручники на перёд. Вид у него был сосредоточен-но затравленный, он явно опасался меня.
У входа в ИВС уже стоял автозек на базе автомобиля УАЗ- "бу-ханка" с тверскими номерами. Меня посадили в узкий металлический отсек, называемый стаканом, в котором плечи, спина и колени сидя-щего человека касаются его стен. Наружу выходило только одно ма-ленькое отверстие величиной с советский пятачок, через которое внутрь поступал свежий воздух.
До Твери наша "буханка" домчалась неожиданно быстро. На све-тофорах и перекрёстках водитель включал сирену и, чуть снизив ско-рость, продолжал движение. Иногда конвойный мент открывал двер-ной глазок и молча разглядывал меня своим широко открытым глазом. Во время движения через отверстие в стене я с настальгией смотрел на до мелочей знакомую мне автомобильную дорогу, на которой стоял мой трактир и по которой я так часто ездил по делам в Москву.
В тверской ИВС, расположенный на улице Грибоедова, мы прие-хали часов в шесть вечера. Оказывается за мной в Москву приезжал сам начальник суточного наряда в звании капитана, который по при-бытии сразу же заступил на дежурство. После проведения формаль-ных процедур, которые положены при поступлении арестованного, меня отвели в камеру.
В камере уже находилось два человека: мужчина, не на много старший меня, и дед. Лицо мужчины показалось мне знакомым. Звали его Серёгой. А с дедом, имени его я не запомнил, я проговорил до глубокой ночи. Он был внимательным слушателем. Но мне и необхо-дим был сейчас человек, перед которым бы я мог высказаться и утвер-дить свою линию поведения перед допросом.
Дело в том, что я уже давно не имел общение с идейно мне род-ственными верующими людьми. А некоторые из них, такие как Коля Дубровин или отец Владимир, сделались даже моими предателями. Со своим идейным преступлением, замешанном на религиозной почве, я ощущал себя белой вороной, так как в тюрьме люди сидят, как прави-ло, за корыстные проступки. Этот дух уголовщины сразу стал затяги-вать меня в свою орбиту и наводить предательски расслабляющее действие. Дьявол мне говорил: " Тебя ждёт большой срок, но ты кре-пок физически, умён и со своими способностями сможешь занять дос-тойное место в уголовном мире. Только для этого откажись от религи-озной подоплёки своего дела". Соблазн отказа от борьбы тогда был весьма велик. Кстати, потом следователь, как будто он был связан с тёмными силами, давил на меня, желая перевести моё дело в чистую уголовщину. По крайней мере так было бы выгодней начальству и властям.
Всю ночь я рассказывал деду кто виноват в том, что наша страна спивается и вымирает, разъяснял суть финансовой удавки, накинутой на нас Америкой, поведал ему о еврейском вопросе. Дед внимательно слушал, соглашался и, самое для меня главное, понимал правоту моих слов. Второй сокамерник в это время лежал на верхних нарах и дре-мал, не выражая никакого интереса к моему рассказу.
От деда исходило подкупающее сочувствие, которое на воле кроме как от своих родственников, я ни от кого не получал. Он начал объяснять, что мне надо было бежать на Украину или в Прибалтику и там бы меня менты уж точно не нашли. Дед закурил потом протянул мне пачку "Примы" и сказал:
- На, закуривай, привыкай, теперь у тебя новая жизнь начинает-ся. - Соблазн закурить был очень велик. Эту пагубную привычку с не-вероятным трудом я бросил более десяти лет назад, и закури я сейчас, - первый шаг отказа от своего прошлого мною был бы сделан.
- Нет, дед, не буду, я тебе уже говорил что не курю. - Чувство самосохранения меня не подвело. В своём уповании на Бога я до сих пор посрамлён не был и, не смотря ни на что, надеялся на Его помощь и в будущем. Следующим утром деда из нашей камеры убрали. Мы остались вдвоём с Серёгой. Как только деда увели, он поковырялся в матрасе, достал оттуда часы и сказал сколько времени. По закону подследст-венным иметь часы не разрешалось, и если бы менты нашли их при обыске, который был каждое утро, то их неминуемо отобрали бы.
- Не верю я этому деду, поэтому при нём не хотел тебе их пока-зывать, - объяснил Серёга. Он в прошлом уже отсидел два срока и своим намётанным глазом сразу определил кто чем дышит. В последствии через год, когда я уже находился в тверском централе, ново прибывавшие из ИВС рассказы-вали про этого же самого деда, который уже завшивел, но всё продол-жал выполнять свою нелёгкую работу подсадной утки. Но так как я не собирался врать и изворачиваться, то своим доносом он только облег-чил мой контакт со следствием.
Нас с Серёгой отвели в камеру двойник, где мы просидели вме-сте все отведённые законом десять суток нахождения арестованных в ИВС. Мир тесен. Оказалось, что мы когда-то работали с ним на одной работе - проводниками на Октябрьской железной дороге, только в разных бригадах. Поэтому мне сразу и показалось его лицо знакомым, что я ранее его уже видел. Сейчас он сидел за драку с азербайджанца-ми. Хозяин ларька, маленький жирный азер в наглой форме домогался до молодой девчонки тверичанки, которая работала у него продавцом. Она пожаловалась своему брату, брат рассказал друзьям, один из ко-торых и был Серёга. Собравшись вчетвером, они учинили разборки и маленький погром озабоченному кавказцу и его попавшим под руку землякам, прихватив в качестве откупного малую часть их ларёчного товара. Джигитам не понравилось что их побили, и откинув свою гор-дость, они побежали жаловаться в ментовку. Так Серёга, вступившись за честь землячки, и оказался на нарах.
Часов в одиннадцать дня меня вывели из камеры для конвоиро-вания в город на допрос к следователю. Я стоял перед дежурным офи-цером, пока происходила процедура передачи меня конвою, состоя-щего из сержанта и двух рядовых. Войдя в комнату, сержант на по-вышенных тонах сразу же спросил:
- Где он? -
Офицер мотнул головой в мою сторону.
- Вот этот что ль? Ну-ка, мразь, встань к стене, ноги шире, шире ноги кому говорю. -
Ударами кованных служебных ботинок он раздвинул мои ноги почти до шпагата, провёл руками по моему телу в поисках запрещён-ных предметов и, напоследок, несколько раз одновременно обоими ла-донями ударил по голове в области ушей, пытаясь меня таким образом оглушить. Не прерывая угроз и ругательств, он застегнул мне за спи-ной наручники, и втроём они повели меня вниз к машине. В УАЗике из конвоируемых я был один. Напротив через решётку уселась моя охрана. Сержант продолжал тираду угроз:
- Ублюдок, тебе конец. Там ребята в тюрьме злые на тебя, считай что тебя уже опустили. - Тогда я ещё не прошёл путь заключённого и, хотя я старался не подавать виду, всё же его угрозы задевали меня за живое. Рядом с ним молча сидел маленький щуплый рядовой, который, казалось, был смущён словами своего командира и потому всю дорогу до прокура-туры не отрывал глаз от пола. Видимо в органах он работал недавно, и имел другую нежели сержант натуру.
Подогнав машину вплотную к входу в здание, водитель пошёл доложить следователю что меня привезли. Сержант в ожидании его возвращения открыл разделяющую нас решётку и наружную дверцу автомобиля. - Сысоев, беги. Сейчас я тебя пристрелю при попытке к бегству. Давай беги, чего сидишь, струсил что ль? - В это время вернулся водитель и сказал что меня уже ждут. Сер-жант, держа на изготове автомат и дубинку, выпрыгнул из машины. - Сысоев, выходи. Голову вниз, по сторонам не смотреть. Если в сторону шелохнешься, - тебе конец, я тебя сразу пристрелю. - Кабинет следователя находился на первом этаже здания недалеко от входа. Менты ввели меня и сидящий за столом у компьютера муж-чина вежливо предложил мне сесть. Моя охрана тоже разместилась в кабинете, сев в разных местах комнаты. Мужчина представился и ска-зал что будет вести моё дело. Его звали Александр Булавкин и внешне он походил чем-то на моего бывшего коллегу по бизнесу Кодяева Ва-лентина, - такой же рыжий с веснушками на руках, но в дополнение к этому ещё и лысый. Вполне вероятно что они были с ним и одной на-циональности. Булавкин записал мои анкетные данные и сказал, что надо подо-ждать адвоката, который задерживался. Минут через десять адвокат приехал и, представившись, сел за стол.
Следователь начал допрос. В начале он разъяснил мне мои права, сказав что я имею право не давать показаний против моих родствен-ников, чем очень меня обрадовал. Вообще следствие ни разу не поин-тересовалось где я скрывался и кто мне в этом помогал. Мотивы моего поступка для Булавкина не были секретом, - о них он уже знал из изъ-ятых в машине и у меня дома документов, а также из показаний свиде-телей. Поэтому ничего нового я ему сказать не мог, - я лишь подтвер-ждал на словах версию следствия и найденные у меня материалы.
Сначала он предъявил мне обвинение по трём статьям: 317 - уг-роза жизни работникам правоохранительных органов, 278 - попытка захвата власти, 222 - незаконное хранение оружия. Одна из них - 317 предусматривала высшую меру наказания. Через две недели он предъ-явил мне ещё две статьи: попытка завладеть оружием и организация незаконного вооружённого формирования. По новому законодательст-ву наказание определяется путём сложения статей, а не путём погло-щения большей статьи меньших, как было раньше. Поэтому для меня это никакого значения не имело.
Первый допрос был непродолжительным, и когда он закончился, адвокат попросил всех выйти и мы с ним наедине утрясли все наши вопросы. Он поинтересовался не избивают ли меня, так как знал мето-ды работы органов и, получив отрицательный ответ, сказал что поча-ще будет меня навещать. Он дал мне свою представительскую карточ-ку и объяснил как его можно вызвать в случае необходимости.
Если исключить его зацикленности на деньгах, впрочем свойст-венной всем работникам адвокатской профессии, то его работой я ос-тался доволен.
- Не переживай, в тюрьме с твоим преступлением тебя будут уважать, - заключил он. - Ну а если будет наезжать администрация, то теперь ты знаешь как меня найти. -
Когда мы приехали обратно в ИВС и поднимались по лестнице, шедший сзади сержант с силой стал бить меня дубинкой по ногам. Хо-тя удары были чувствительные, я молчал и, не показывая вида, про-должал идти дальше. Видимо сержанта это разозлило и он наотмашь два раза рубанул меня дубинкой по плечам. От пронзительной боли у меня затуманилось в глазах. Впрочем на ногах я устоял и даже всле-пую продолжал своё движение дальше. Вырвавшийся стон, сжав губы, мне удалось не выпустить наружу. Шедший сбоку молоденький рядо-вой испугался и, подставив руки, стал шептать:
- Только не падай, только не падай. -
- У живучий, - с удивлением и уже без злобы произнёс сержант.
В камере я снял рубаху, - чуть выше обеих лопаток у меня взду-лись твёрдые багровые шишки. Надо сказать что за время моего за-ключения это был единственный случай побоев. Данный факт вызыва-ет удивление, если принять во внимание что за гораздо более мелкие проступки менты отнимают у людей здоровье. В этом я усматриваю милость Господа, на которого я полностью положился и повёл пра-вильную линию поведения со следствием. Я не изворачивался, не врал и говорил только правду. Реально за моё деяние по кодексу мне могли влепить пожизненное заключение, но ни одной секунды я не комплек-совал. Были критические моменты, когда малодушие вот-вот могло охватить меня, но Бог снижал накал обстановки и тем самым не давал мне пасть.
Для собеседования ко мне в ИВС приходили высокие чины твер-ской милиции. Фамилие одного из них была Дука, другого Петрочен-ко. Дука пришёл с адъютантом, который мои ответы записывал в блокнот. В частности его интересовало моё мнение о некоторых чинах вышневолоцкой милиции, и он спросил меня о моей старой жалобе в тверскую прокуратуру на Тощева. Получив исчерпывающие ответы, при прощании он мне как старому приятелю пожал руку.
Петроченко Пётр Петрович был начальником тверского уголов-ного розыска и его чисто из профессионального интереса интересова-ли некоторые аспекты моего местонахождения когда я был в бегах. От него я узнал что они нашли мою стоянку возле стога сена на Лозовой горе, видели следы моих босых ног когда я шёл к дому тестя. Правда они точно не знали что эти следы принадлежали мне. Когда я сказал, что видел их засаду возле озера, маскирующихся под рыбачков, то он поинтересовался чем они там занимались. Видно было что Пётр Пет-рович был недоволен работой своих подчинённых. Разговаривал он со мной вежливо и на прощание сказал:
- Саша, если бы ты победил, то я бы пошёл с тобой. - Потом до-бавил, - не переживай, ты здоровый, до конца срока доживёшь. -
Многие высокие чины милиции с пониманием отнеслись к моему поступку, так как сами были недовольны демократическими реформа-ми. Ненависть и злоба ко мне исходила в основном от рядового соста-ва, пришедшего работать в органы недавно ради мздоимства и взяток.
Трижды для допроса из Москвы ко мне приезжал полковник МВД, который занимался поисками Евгения. Первые два раза, пытаясь выудить о нём сведения, он вёл себя вежливо и разговаривал со мной на равных. Между прочим поинтересовался моим мнением почему у нас в стране и особенно в милиции так плохо обстоят дела. Я ему от-ветил, что все беды из-за низкого нравственного уровня её работников.
В третий раз, решив сменить тактику, он стал действовать при помо-щи угроз и привёз с собой здорового мордоворота. Во время допроса мордоворот, скрестив руки на груди, стоял за его спиной и сверлил меня тяжёлым взглядом. А полковник на повышенных тонах требовал, чтобы я рассказал где прячется Евгений. Но я, слава Богу, ничего не знал и добавить к сказанному мне было нечего. Потом он обвинил ме-ня в убийстве Евгения и стал требовать показать место где я спрятал его труп.
- Чего ты ухмыляешься, ты пятерых детей сиротами оставил, - размахивал он у меня перед носом руками, перегнувшись через стол. - - Знаешь, что с тобой за это надо сделать? -
Я молчал, так как действительно этот факт был прискорбный. Но и его роль заступника за всех погибших работников МВД была явно наигранной, - иначе полковника давно должно было разорвать по факту гибели тысяч его коллег в Чечне, где они зачастую использова-лись в качестве пушечного мяса.
- Слушай, а ты случайно не еврей? - неожиданно сменив тему ошарашил он меня новым вопросом. - А то нам стало известно, что когда ты был в Израиле, ты там в каких-то беспорядках участвовал. -
Я поразился нелогичности его ума, - сам стоит на страже еврей-ской власти в стране, а меня, кто выступил против её порядков, обви-нил в еврействе.
- Нет, я русский и в Израиле вёл себя хорошо. -
Вероятно полковнику в неправильной интерпретации пересказали мою статью "Правда о благодатно огне" и получилось как в пословице: слышит звон, да не знает где он.
Потом он с ухмылкой на лице и с пренебрежением в голосе спро-сил:
- Ты что ли? -
Что ты он не пояснил, но мы прекрасно друг друга поняли. Пол-ковнику не верилось, что я мог выступить в роли спасителя России. Я пожал плечами, не дав ему никакого ответа. Но уже сам вопрос был для меня отраден, так как он показывал, что в недрах аппарата МВД существует понимание того, что нынешние порядки в России губи-тельны для неё и поэтому не могут быть долговечными. Только этим дядям в погонах хотелось бы чтобы авторитарный режим пришёл сверху без болезненных ломок и ненужных кровавых инициатив про-стого народа.
- Ну хочешь мы к тебе батюшку приведём? - не унимался пол-ковник, и ты исповедуешься перед ним где Евгений. - - Приводите, что я вам сказал, то и ему скажу, добавить мне нечего. Я знаю Евгения как человека, и у меня такое мнение, что вы его наврят-ли найдёте. -
- А ты хоть знаешь как мы тебя поймали? - Он думал поразить меня каким-нибудь сверхсекретным методом розыска.
- Знаю, отец Владимир выдал, - спокойно ответил я, - и меня да-же приехали и предупредили о ведущейся слежке. -
После моих слов с полковника сразу слетел весь апломб.
- Мы больше тысячи мест проверили где ты мог быть, - как бы оправдываясь произнёс он, - даже твоих школьных и техникумовских товарищей подымали. -
Поняв, что я говорю с ним искренне и о местонахождении Евге-ния на самом деле ничего не знаю, полковник всё же по инерции про-должал высказывать свои угрозы. Вероятно он уже был знаком с ито-гами моей пятиминутной психиатрической экспертизы, о результатах которой я ещё ничего не знал.
- Ты не думай на дурку съехать, под психа скосить. Может ты хо-чешь чтобы я посодействовал твоему переезду в вышневолоцкое КПЗ? Я могу тебе это устроить. Завтра я опять приду к тебе, а ты иди, поду-май и всё вспомни. -
Но ни завтра, ни послезавтра и вообще никогда он больше меня не вызывал, оставив меня в покое.
На следственный эксперимент в Вышний Волочёк меня повезли 29 июля как раз в мой день рождения. Конвой состоял из пяти воору-жённых омоновцев и одного семитской наружности сопровождающе-го, одетого по граждански. За всё время поездки туда и обратно они вели себя строго по уставу и ни разу не обмолвились со мной словом.
К зданию вышневолоцкого РУВД мы подъехали часам к десяти. Проезжая часть улицы уже была перекрыта милицейским оцеплением, а на середине дороги в ожидании моего прибытия стояли: следователь, мой адвокат, новый начальник милиции, оператор с видеокамерой и другие милицейские чины.
Омоновцы вывели меня из машины и перестегнули наперёд на-ручники, чтобы мне было удобнее двигаться во время следственных действий. Следователь объяснил мне суть и цель эксперимента, опера-тор включил камеру, и я начал давать показания, подробно объясняя где я остановил машину, как мы вошли в здание милиции, у кого и что находилось в руках.
Входную дверь с того памятного момента заменили на новую бо-лее прочную, и за ней к тому же ещё красовалась металлическая ре-шётка. За решёткой стоял мент с автоматом и впускал внутрь только тех, у кого в наличии имелся пропуск. До нашего налёта вход в здание был свободным и любой желающий хоть целый день мог шляться по его этажам и коридорам. Теперь новые ужесточённые правила посе-щения милиции ввели не только в Тверской области, но и за её преде-лами. Некоторые сидевшие со мной в тюрьме зеки по этому поводу выражали мне своё восхищение, - мол, хоть кто-то сумел нагнать стра-ху на обнаглевших ментов.
Войдя внутрь помещения, я стал показывать откуда стрелял и где стояли потерпевшие. Находящиеся в это время на дежурстве менты были в растерянности, не зная что им делать, - то ли продолжать рабо-тать, то ли вытягиваться в струнку перед высоким начальством. Новый начальник милиции попросил меня:
- Саша, покажи в каких местах они стояли когда ты начал стре-лять. - Я стал показывать, а так как дежурившие продолжали сидеть на своих рабочих местах, то начальник на них начал орать, чтобы они станови-лись туда, куда я покажу.
После этого меня вывели из здания РУВД и стали водить по го-роду, чтобы я на месте показал, где первоначально оставлял машину и какие здания мы намеревались поджечь. День был тёплый и солнеч-ный, и вдоль пути нашего шествия выстроилась любопытная толпа го-рожан. Ни одного лица горевшего ненавистью или злобой ко мне я в ней не увидел.
На время обеда тверской ОМОН передал меня местной охране. Перед тем как отвести в камеру они, желая пообщаться, окружили ме-ня плотным кольцом. Один из ментов, с которым когда-то я был не-много знаком, спросил:
- Ну что, Санёк, попался? -
Говорить мне с ними было не о чем, и я только с сожалением глубоко вздохнул. Не дождавшись от меня ответа он опять спросил:
- Чего вздыхаешь-то? -
Я ощущал их желание учинить надо мной расправу, но к их со-жалению в тот момент они не имели такой возможности.
На обед в камеру мне принесли первое и второе блюдо, нарезан-ную буханку чёрного хлеба и пластиковую двухлитровую бутылку во-ды. По меркам тверского ИВС, где кормят один раз в день, обед был роскошный. Съел я его не весь, и после еды ходил по узкому коридору между дверями и нарами, размышляя о превратностях жизни. Тогда я был в недоумении, почему меня, - врага государственной системы, кормят, поят, охраняют, заботятся о моих правах, вместо того, чтобы сразу вести на эшафот. Сейчас, глядя из прошлого, я могу смело ска-зать, что Господь демократам в отношении их противников не позво-ляет выходить за те рамки, которые они сами им навязали. Понимая действенность Господней заповеди: взявший в руки меч от меча и по-гибнет, жиды боятся действовать физическим насилием по примеру немецких фашистов, а пытаются нас поработить с помощью законов и соблазняющего разврата. Кто из патриотов посмеет взять на себя пра-во бороться вооружённым путём против их мирных пацифистских ме-тодов закабаления? Его не поймёт большинство населения, которому демократы промыли мозги идеями гуманизма. Такого человека жиды даже не станут казнить, - им гораздо выгоднее оболгать его, подавив морально. Вот почему на данном этапе борьбы так необходимо доне-сти голос правды до как можно большего числа русских людей. Этим самым мы будем выбивать почву из-под ног сионистов, и они уже не смогут обойтись без насилия. Тогда и у патриотов будут развязаны ру-ки для действий. Именно поэтому демократия является всего лишь прелюдией к космополитическому фашизму, который обязательно придёт ей на смену для окончательного уничтожения в народах на-ционального духа. Его предтечей будет закон об экстремизме, который сейчас активно продавливается и лоббируется мировой закулисой в Государственной Думе. Экстремистами будут считаться все нацио-нально мыслящие люди и прежде всего русские. А раз русские, то и православные. Разрешена будет только формальная вера, не выходя-щая за рамки гуманистического милосердия, а внешние обрядовые ус-тановления будут исполнять ряженные попы, последователи Алексия Ридигера.
Когда меня водили по коридорам РУВД, я встречался глазами с некоторыми близко мне знакомыми милиционерами, которые под ви-дом каких-либо дел, специально находились на пути моего следова-ния. Жестами и кивками головы они пытались ободрить меня, мол, держись, Санёк, и не падай духом.
Следственный эксперимент закончился около пяти часов вечера и после него, для завершения протокольных формальностей, меня сра-зу отвели в кабинет начальника милиции. Мне необходимо было про-смотреть отснятый видеоматериал и вместе с адвокатом поставить подписи, что с увиденным я согласен и ни к кому претензий не имею. То же должны были сделать и понятые.
В кабинете собралось не менее двадцати человек. Завершением процесса руководил следователь, а на правах гостеприимного хозяина суетился новый начальник милиции, - его громкий добродушный го-лос был слышен там и сям. Ко мне он обращался как к старому при-ятелю и называл не иначе как Александр Александрович или просто Саша. В это время в кабинете царила какая-то атмосфера взаимного уважения и непринуждённости, как будто старые друзья собрались для приятного время провождения. Если бы из кабинета ушли скучающие омоновцы, и с моих рук сняли наручники, то ничто не напоминало бы о цели собравшихся здесь людей.
Адвокат нагнулся к моему уху и сообщил:
- Саша, мы будем здесь ещё около часа. Я поговорю со следова-телем, он должен разрешить. Ты можешь позвонить сейчас жене до-мой, чтобы она приехала сюда и вы бы один на один обговорили все свои вопросы. -
Булавкин сразу же дал своё согласие. Но на беду я забыл номер телефона соседки, так как тогда в Боровно у нас своего телефона ещё не было. На выручку пришёл новый начальник милиции, который предложил мне воспользоваться его телефонным справочником.
- Саша, у тебя же сегодня день рождения, - громко на весь каби-нет произнёс он, - поздравляю тебя.
В интонации его голоса не было и тени сарказма, и своё поздрав-ление он произнёс от души.
С меня сняли наручники и, опасаясь что жены не будет дома, я набрал номер телефона. Но всё было нормально, - соседка быстро сбе-гала за ней, и через пол минуты в трубке я услышал её голос. Я объяс-нил ей, что звоню из милиции, и что нам с ней разрешили повидаться, только надо побыстрее приехать. Жена сначала молчала, наверное, по-лагая что её разыгрывают, или быть может соображала на чём ей бы-стро можно доехать до города. Потом резко ответила:
- Еду, жди, - и сразу положила трубку.
Уже минут через тридцать, держа за руку сына Ваньку, она во-шла в кабинет. Для меня и так была волнительна встреча с ней, но ко-гда я увидел семенящего за ней малолетнего сына, я не выдержал и из моих глаз потекли слёзы. Новый начальник милиции как понимающий человек стал успокаивать меня:
- Ну, Александр, надо в руках себя держать. -
С меня опять сняли наручники и все кроме двух омоновцев вы-шли из кабинета, дав нам возможность поговорить наедине.
Жена села напротив, а на мои колени посадила Ивана.
- Ну успокойся, Саш, ну чего ты. -
С трудом подавив слёзы, я всё же взял себя в руки.
Иван сидел на моих коленях и, надув щёки, молча кивками голо-вы отвечал на мои вопросы. По возрасту он ещё многого не понимал в происходящем и через некоторое время начал крутиться, - ему были интересны сидящие за спиной дяденьки с автоматами.
Я рассказал жене как меня арестовали, кто выдал, и с кем следует вести себя осторожно. Но она и сама всё прекрасно понимала.
Вот так на мой день рождения Господь сподобил меня повидать-ся с самыми близкими мне людьми! Нам дали поговорить минут два-дцать, а ещё через десять минут после её ухода меня вывели на улицу для обратного этапирования в Тверь. Местные менты прощаясь с твер-скими омоновцами сказали им в мой адрес:
- Давайте увозите его отсюда скорее, он здесь не нужен. -
Вероятно следственный эксперимент и связанный с ним приезд начальства лёг на их службу дополнительным бременем, и им не тер-пелось поскорее от него избавиться.


29.В тверском СИЗО.


После десятисуточного пребывания в ИВС, отведённого уголов-но-процессуальным кодексом, меня перевели в тверскую тюрьму СИЗО 36/1 в спецкорпус, который от общего отличался тем, что каме-ры для заключённых в нём меньшего размера и, как правило, они не так сильно перенаселены. Меня поместили в 106 камеру, где уже на-ходились три человека: двое русских, уроженцев Краснодарского края и азербайджанец.
Встретили они меня радушно, так как по радио уже слышали о моём деле и отзывались о нём очень восхищённо. Один из них, Миша Постельный, ( 35 лет от роду, двадцать из которых провёл в тюрьмах и лагерях, на его теле не было свободного от татуировок места ) очень сожалел, что его не было с нами в тот момент, так как за свою недол-гую жизнь он успел лютой ненавистью возненавидеть работников ми-лиции. Миша красноречиво говорил и показывал как безжалостно он уничтожал бы и резал бедных ментов. Но познакомившись с ним по-ближе, я увидел, что всё это дешёвая игра на публику. Для того, чтобы иметь смелость совершить такой поступок, человеку необходима вы-сокая идейная убеждённость, без которой сознательный риск не воз-можен. У Миши же были только испорченные долгой тюремной жиз-нью нервы. Несмотря на все его "правильные" и высокопарные речи, он оказался заурядным сексотом. Каждую неделю тюремная админи-страция на три часа выдёргивала его из камеры, чтобы он докладывал о внутренней жизни заключённых. Таким образом Миша отрабатывал своё тёплое место на спецу, где условия сидки были намного ком-фортнее чем на общаке. В свободное время он занимался писанием жалоб во всевозможные инстанции, морально убитый строгостью вы-несенного ему судом приговора ( четырнадцать лет за убийство пьяно-го мужика ). Но в душе Миша не раскаивался и любил похвастать, как он ловко расправился с физически превосходящем его человеком.
Катаясь по пересылкам, я неоднократно встречался с подобными уголовными ухарями, которые убеждали меня, что будь они рядом, то тоже бы приняли участие в моей операции. Сегодня многие демокра-тические издания пишут, что в нашей стране идёт самая настоящая криминальная война. Но не поясняют, что в этой войне менты с уго-ловниками воюют на одной стороне против государства и народа. Ес-ли иногда и происходят между ними стычки, то по пословице: милые бранятся - только тешатся. Этот факт подтверждает мой единствен-ный за годы реформ случай нападения на орган правопорядка, парали-зовав который, я в дальнейшем намеревался расправится и с банди-тизмом.
Имя Мишиного земляка было Андрей, но все его звали по отче-ству Петрович. Петровичу было всего 21 год, и сидел он за участие в бандитских разборках. Тюрьма его ещё не успела испортить как Ми-хаила, и размышлял он более здраво, хотя и в нём частенько проскаль-зывало лукавство.
В детстве Андрюху воспитывали мать с бабкой, - обе верующие баптистки, которые и ему привили это сектантское учение. Иногда мы вели с ним теологические беседы, и я на практике убедился в ущерб-ности веры баптистов. Неправильное толкование Библии, которая яко-бы является основанием их веры, низводит учение Христа до оторван-ной от реальной жизни сказки. По учению баптистов народы с их го-сударствами и многовековой историей есть лишние элементы бытия. В этом они сходятся с космополитичными жидами и глобалистами. Бап-тисты не признают ни икон, ни святых и даже Пресвятую Богородицу почитают за обыкновенную женщину, которой нельзя молится. Я объ-яснил Андрюхе, что если они отвергают в человеке святость, то и сами не имеют права надеяться стать таковыми. Поэтому вера их носит чис-то теоритический декоративный характер, и она не может принести пользы в деле спасения. Обосновывая свою веру на мёртвых буквах Писания, баптисты не знают Бога как Личности, который Единствен-ный Кто оживотворяет и веру, и вообще всю вселенную.
У Петровича была масса вредных привычек. От одних он не имел сил избавиться, другие ему нравились и он не желал с ними расста-ваться. Я разъяснил ему как на практике можно применять учение свя-тых отцов, чтобы победить в себе греховные наклонности. Поначалу он им увлёкся и даже добился кое-каких результатов. Но оказавшись человеком непостоянным, со временем он всё запустил и вернулся к старому.
Третьим моим сокамерником был Эдик, азербайджанец с горного аула, переехавший жить в Тверь. Он вырос в деревне и это вносило простоту в его характер, но звериные качества, свойственные его пле-мени, всё равно присутствовали в нём в полном объёме. С нами Эдик вёл себя услужливо и даже покорно. Но на практике я видел, что стои-ло двум чуркам оказаться вместе в одной камере, как они объединя-лись и начинали эксплуатировать разрозненное русское большинство. Эти кавказские мусульмане прирождённые мастера интриг, подкупа, запугивания; им не свойственно, как русским, чувство великодушия и, если у них сила, то они обязательно будут человека втаптывать в грязь, унижать и оскорблять его достоинство. Ни воры, ни смотрящие не препятствуют такому проявлению бытового национализма в тюрь-мах. Современные нравы преступного мира сильно упали, и теперь в местах заключения уважением пользуются люди не за личные качест-ва, а за то, как они подпитываются с воли, то есть имеют что на каж-дый день закурить, заварить чифера, поесть вольной пищи. Чурки, как правило, благодаря своей солидарности хорошо снабжались. К тому же двое из трёх воров в законе, сидящих в то время в тверском центра-ли: Тахи и Робинзон, были выходцами с Кавказа. И что примечатель-но, все трое были наркоманами.
И на воле, и в тюрьме своре не прошенных гостей с Кавказа спо-собны противостоять только идейно-религиозные русские люди, не зацикленные на мещанско-бытовых проблемах. Только в этом случае у пришельцев отнимается их главный козырь, на котором они строят свои взаимоотношения с русским населением.
Ежедневно перед сном, вероятно после вечерней молитвы, кто-то из кавказцев залазил на решётку и на всю тюрьму орал аллах акбар. Его земляки, сидящие в других камерах, вторили ему и, таким обра-зом, они как бы занимались перекличкой, которая поднимала дух му-сульман. Меня больно резало по сердцу, что этот воинственный клич сторонников Магомеда, звучал при полном попустительстве русских, как будто у них не было своего Бога. Ни русские зеки, ни охранявшие их русские менты никак не реагировали на вызывающее проявление религиозных чувств мусульман. Хотя может быть от рук таких же ал-лах акбаровцев в Чечне их товарищи и коллеги принимали сейчас смерть в бою. Новые демократические порядки обязывают нас терпи-мо относится к своим врагам, и ни во что не ставить наше русское на-циональное достоинство. Обязывают, но не могут нас заставить по-ступать против своей воли.
Перед Пасхой в самом начале пасхального поста в моей душе вдруг неожиданно взыграло негодование, и когда раздался очередной клич аллах акбар, я вскочил на решётку и что есть силы прославил нашего Бога: Христос Воскресе! А после произнёс грязное ругательст-во в адрес чеченцев. Странное дело, но гордые кавказцы проглотили его молча. Теперь каждый раз, как только раздавался клич аллах акбар, я вскакивал на решётку и славил Христа. Наш поединок продолжался ровно три дня, - на четвёртый мусульмане замолчали. Я же в свою очередь, каждое утро и каждый вечер до самой Пасхи продолжал гро-могласно величать Воскресение Христа. И хотя в тюрьме в подавляю-щем большинстве сидели русские парни, очень редко одинокие не-стройные голоса отвечали: Воистину Воскрес! Религиозное самосоз-нание русского народа и, особенно в преступной среде, пока ещё не выходит за рамки понимания обременительных для них заповедей и не понятных обрядовых установлений. Именно поэтому Бог попускает немногочисленным инородцам хозяйничать в русском доме - в Рос-сии.
После моего заезда в тюрьму менты в отместку за своих убитых коллег несколько раз пытались устроить мне провокации. Инициатива исходила от молодых мусорят, очевидно без санкции начальства. По-этому провокации получились куции и больше походили на трусова-тые выяснения межличностных отношений. Сначала во время прогул-ки к нам во дворик через каждые пять минут входил конвойный наряд и, расставив всех лицом к стене с поднятыми руками, начинали тща-тельно с пристрастием нас обыскивать. А меня персонально заставля-ли раздеваться до гола и затем по много раз приседать. Таким приёмом в тюрьме менты обычно проверяют не спрятан ли у заключённого за-прещённый предмет в заднепроходном отверстии. Своими постоян-ными придирками конвоиры хотели натравить на меня сокамерников, заставив нас отказаться от прогулки. Но они получили противополож-ный эффект, - сокамерники поддержали меня, и мы специально не по-давая виду, продолжали ежедневно выходить гулять. После каждого проведённого обыска, как только за ментами закрывалась входная дверь, в их адрес от Миши Постельного неслась нецензурная, но спра-ведливая брань.
Поняв что таким образом им меня не запугать, они перестали проводить обыски и решили сами подкинуть мне запрещённый пред-мет, чтобы потом за нарушение посадить в карцер. Во время очередно-го обыска перед тем как завести нас в камеру один из ментов достал из моего кармана гвоздик, который сам своей же рукой его туда и поло-жил. Он обвинил меня в хранении запрещённых предметов и, вызвав в канцелярию, предложил написать объяснительную.
Когда я вошёл к нему в кабинет, то мне в глаза бросились две большие висящие в углу иконы: Христа Вседержителя и Казанской Божией Ма-тери. И в моей голове сразу промелькнула мысль: хотя мент и собира-ется сделать откровенное зло, но оно уже не всесильно, раз у них больше нет возможности лишить нас общения с Богом. Так оно и по-лучилось в дальнейшем.
В объяснительной записке я указал, что гвоздик не мой и мне его подложили при обыске. А вернувшись обратно в камеру, я сразу же написал заявление в спецчасть, чтобы ко мне вызвали моего адвоката. Но адвокат в этот же день пришёл сам проведать меня. Выслушав мой рассказ о ментовских проделках, он немедленно написал жалобу про-курору по надзору, пояснив, что если ментов не остановить сразу, то они так и будут строить свои козни.
Дней через пять меня вызвали и в присутствии высокого тюрем-ного начальства в лице майора, прокурор произвёл дознание по факту написанной жалобы. На поставленные им прямые вопросы, майор вы-нужден был врать и изворачиваться, плохо скрывая свою бессильную злобу. Прокурор спросил меня смогу ли я опознать того конвоира, ко-торый обыскивал меня. Почувствовав что менты уже морально сло-мались, я решил не обострять ситуацию и сказал что позабыл его.
После этого все ментовские провокации разом прекратились
В тюрьме невооружённым глазом было видно как менты боятся ответственности и чрезвычайных происшествий на своей работе, опа-саясь потерять погоны и рабочее место. У многих из них в характере явно отсутствовало крепкое мужское начало. При чём если следовать теории Дарвина, то сама система отобрала своих работников именно за эти качества. В случае чрезвычайной ситуации в государстве эти люди либо разбегутся, либо пассивно будут ожидать кто победит, как это уже неоднократно было в нашей истории.
Теперь, когда я столкнулся на практике с тюремной системой и судопроизводством демократического государства, я хочу поделиться о них своим мнением. Конечно же они не служат целям воспитания и исправления уголовных элементов. Скорее наоборот, - обыкновенным гражданам они ломают жизнь, приобщая их к уголовной среде и при-вивая им уголовные понятия. Тюрьма стала границей, разделившей население страны по социальным группам. Сейчас в тюрьмах почти не сидят коррумпированные чиновники, бандиты из организованной преступности, крупные наркодельцы, новые "русские", уворовавшие у государства миллиарды долларов. Сейчас самый распространённый контингент заключённых это: опустившиеся молодые наркоманы, многие из которых больны СПИДом и безработные спившиеся работя-ги, совершившие преступления на бытовой почве. Тюрьма не только не перевоспитывает их, но и медленно убивает.
Приведу довольно распространённый сейчас пример. Скажем ка-кой-нибудь мужик из-за проводимых в стране реформ потерял работу. А у него семья, детей кормить надо. И вот он совершает преступление, украв мешок картошки. За это деяние ему светит срок от трёх до семи лет. Если бы судья не был повязан уголовным кодексом и размышлял бы здраво, то он приказал бы всыпать такому горе-уголовнику горя-ченьких по одному месту, да возместить ущерб потерпевшему в двой-ном размере. И все были бы довольны. А сейчас этого горемыку тащат в милицию, там опера отбивают ему внутренности, заставляя взять на себя не раскрытые дела. Потом на время следствия сажают в тюрьму, которое, как правило, длится гораздо более года. В тюрьме из-за пере-полненности камер, отсутствия гигиены и элементарных бытовых ус-ловий, человеку прививают вши, чесотку или болезни типа туберкулё-за. В результате человек морально ломается и делается инвалидом. Его семья лишается кормильца, потерпевшему никто не возмещает ущер-ба, а государство несёт большие расходы на охрану и содержание за-ключённого. Такое положение вещей выгодно только идейным врагам Отечества и работникам правоохранительных органов, которые кор-мятся за счёт системы.
Другой противоположный этому пример, свидетелем которого я был лично сам. Маньяк насилует одиннадцатилетнюю девочку и топит её во рву с водой вместе с шестилетней сестрой, которая была свиде-тельницей насилия. Через две недели в этом же рве он ещё топит по-жилую женщину. Чтобы зло было наказано его следовало предать публичной казни. Но демократия уравняла в правах маньяков и обык-новенных законопослушных граждан, и сейчас он как полноценный человек проходит курс лечения в психиатрической больнице.
Каждый день Государственная Дума утверждает множество за-конов, которые по сути народу не нужны, так как они только ограни-чивают и закрепощают деятельность общества и человека. Люди должны жить по законам здравого смысла и по нормативным актам, разработанным в каждой сфере человеческой деятельности профес-сионалами. Демократические средства массовой информации внушают русскому человеку определённые клише, одним из которых является утверждение того, что в стране должна существовать только одна дик-татура, - это диктатура закона. Таким образом, эти последователи вет-хозаветных фарисеев закон поставили выше Бога и человека, и чело-век теперь должен служить мёртвым буквам, написанным на бумаге. Но писанный закон в человеческой истории ещё ни до чего хорошего, кроме как до абсурда, не доводил. Вспомним, что жиды распяли наше-го Спасителя, обвинив его в нарушении закона. Сионисты вертят зако-ном у нас в стране так, как им выгодно, и на деле они обыкновенные беззаконники. Чтобы в этом деле поставить у них на пути преграду, нам необходимо вернуться к старой монархической форме управления государством, когда бы над законом был поставлен человек - Царь, который был бы сам олицетворением закона. Ни при диктатуре Царя Иоанна Васильевича Грозного, ни при культе личности Иосифа Вис-сарионовича Сталина наша страна не вымирала как сейчас, а расширя-лась и бурно развивалась. До эпохи Петра Первого судьями у нас были люди из аристократической прослойки - бояре и дворяне, которые в самих себе, как в образе Божьем, олицетворяли закон. Сейчас этим за-нимаются ничего не значащие в обществе крючкотворы-юристы, вольные толкователи уголовного кодекса.
В тюрьме можно наблюдать как некоторые заключённые за свою свободу воюют со следственной машиной. Они досконально изучают уголовное законодательство, чтобы найти в нём лазейки, бес конца пишут жалобы во всевозможные организации, меняют свои показания на суде, лгут, клевещут в вышестоящие органы на прокуроров и судей, ведут совет и переписку с более опытными в этом деле зеками. Как правило, это не даёт никакого результата. Гораздо чаще своей суетой они добиваются обратного. В итоге: потерянное душевное равновесие, нервное расстройство и физические болезни.
Этим людям было бы полезнее раскаяться в содеянном, вымо-лить у Всевышнего прощение грехов, вверив Ему свою судьбу. Бог больше справедливее и надёжнее всех вместе взятых судей, прокуро-ров и адвокатов. Его помощь реальна и действенна! Но для того, что-бы почувствовать это, требуется мужество веры, которого нет у людей воспитанных в атеизме.

Надо мне ещё рассказать об одном допросе, который со мной проводили московские МВДшники. Это было в августе 1999 года. Ме-ня вызвал следователь Булавкин и сказал:
- Там в соседней комнате находится съёмочная группа из Моск-вы. Они хотят перед камерой задать тебе кое-какие вопросы и записать их на видео. В материалы дела твои ответы не пойдут, всё это предна-значено исключительно для внутреннего пользования. Ты имеешь право отказаться и интервью не давать. Но если тебе не трудно, то уважь их, так как специально ради этого они приехали издалека на машине, устали и им было бы обидно возвращаться ни с чем. -
После недолгих раздумий я согласился.
В комнате уже наготове стояла осветительная аппаратура и большая профессиональная видеокамера. Приехавших было трое, все интилегентного вида люди, одетые в гражданские костюмы. Мне предложили сесть на стул и стали задавать вопросы. Главное что их интересовало это совместимо ли исповедание Православной веры с убийством людей или конкретнее, как я верующий законопослушный человек докатился до того, что пошёл на сознательное убийство. Если бы я ранее сам для себя не ответил на этот вопрос, то никогда бы не решился совершить нападение на РУВД.
Правящим церковным лжеиерархам во главе с Алексием-2 уда-лось навязать верующим людям слащаво-лубочную, ничего не имею-щего общего с истинным христианством, веру. В Православие они ввели яд баптизма и учение Льва Толстого о непротивлении злу си-лою. В жизни Православной церкви они отвели роль организации, ко-торая всего лишь должна смягчать нравы в обществе. Тем самым они вырвали меч из рук русского народа и сделали его беззащитным перед обнаглевшими сионистами. Теперь образ верующего человека ассо-циируется с безвольными смиряющиеся перед любым злом людьми, подставляющих свои щёки негодяям и молчаливо терпящих унижения и оскорбления. Ничего общего такое поведение с истинным христиан-ством не имеет. Оно противно и здравому смыслу, и тем более запове-дям Христа.
Смысл моего ответа заключался в том, что раз мы как державный православный народ согрешили перед Богом, то должны понять, что прощения без страданий и крови не бывает, что мы теперь и наблюда-ем в повседневной жизни. А относительно нарушения мною заповеди "не убий", то я её не нарушал. Закон написан в духе, и он в первую очередь касается жизни души, которую из ружья убить не возможно. Иначе в тех же заповедях не было бы длинного списка тех, кого следо-вало предавать смерти ( колдунов, откровенных безбожников, прелю-бодеев, скотоложников ). Из этого мы можем сделать вывод, что если жизнь тела приносит вред посмертной жизни души, то Бог по своему милосердию заповедал обрывать такие жизни. О соблазнителях Сам Христос говорил, что для них было бы лучше, если бы им мельничный жернов на шею повесили и ввергли бы их в глубину морскую. Матфей, Гл18, п.6. При чём мною не была нарушена и заповедь: "не пожелай ближнему своему того, чего не желаешь себе", так как я и для себя бы предпочёл смерть, чем жить безбожной жизнью. Надо внимательно читать Священное Писание, - Апостол Павел почти в каждом своём послании пишет, что верующие во Христа находятся не под законом, а под благодатью. Христос освободил верующих в Него от уз закона.
Снимавший меня бородатый оператор был озадачен моим отве-том. Видимо такое толкование Писаний для него было откровением и, закончив съёмку, он вполголоса сказал:
- Надо подумать над твоими словами, потом дома я ещё раз про-кручу кассету.